Около часа я слушал их беседу, следуя за ними по причалу с трубкой во рту. Затем я вступил в разговор и узнал, что корабль, на котором собирался плыть один из путников, отходит из Ливерпуля через три дня. Этот человек сообщил мне все, что нужно, и более того, сказал мне, что такой крепкий парень, как я, наверняка преуспеет в раскопках. Мысль, озарившая меня, была так неожиданна, что кровь прихлынула к моим щекам и я затрепетал от возбуждения. В любом случае, это было лучше, чем броситься в воду. Предположим, я уеду тайком от моей любимой, оставив ее в безопасности под отцовской крышей; сколочу состояние в Новом Свете [1] и вернусь через двенадцать месяцев, чтобы бросить его к ее ногам, ибо я был такой жизнерадостный в то время, что рассчитывал на удачу уже через год. Я поблагодарил этого человека за информацию и поздно ночью побрел домой. Стояла промозглая зимняя погода, но я не чувствовал холода, — я шел по пустынным улицам, снег летел мне в лицо, а в душе жила отчаянная надежда. Старик сидел в маленькой столовой, попивая бренди с водой, жена уже спала наверху, в спальне вместе с ребенком. Я написал ей несколько коротких строк о том, что никогда не любил ее сильнее, чем теперь, когда может показаться, что я ее покидаю; о том, что собираюсь попытать счастья в Новом Свете, и что если мне повезет, то я вернусь и привезу ей много денег, но если нет, то я больше никогда ее не увижу. Я разделил оставшиеся деньги — что-то около сорока фунтов — на две равные части, одну оставил ей, а другую положил себе в карман. Я встал на колени и помолился за свою жену и ребенка, склонив голову на белое покрывало, под которым они лежали. Я не очень верующий человек, но видит Бог, эта молитва шла от сердца. Поцеловав их, я тихонько вышел из комнаты. Дверь в столовую была открыта, старик клевал носом над газетой. Он поднял голову, услышав мои шаги, и спросил, куда я иду. «Покурить на улице», — ответил я, и так как это было моей привычкой, то он мне поверил. Через три дня я уже был в море, на судне, плывущем в Мельбурн, имея при себе только инструменты и семь шиллингов в кармане.
— И вам повезло? — спросила мисс Морли.
— Только когда я совсем отчаялся и мы с нищетой стали старыми друзьями; так что, оглядываясь на свою прошлую жизнь, я недоумевал, неужели тот смелый, отчаянный, блестящий драгун — любитель шампанского и этот человек, сидящий на сырой земле и вгрызающийся в грунт в дебрях Нового Света, — одно и то же лицо. Я искал спасения в воспоминаниях о моей любимой, верил в ее любовь и верность, как краеугольный камень, на котором держится вся моя прошлая жизнь — единственная звезда, которая светила мне в непроглядной ночи будущего. Мне довелось столкнуться со злыми людьми, я находился в самом центре разгула, пьянства и разврата, но моя чистая любовь хранила меня от этого всего. Худой и изможденный, полуголодная тень того, кем я однажды был, — вот что я увидел как-то в небольшом осколке зеркала и испугался собственного лица. Но я все выдержал; через разочарование и отчаяние, ревматизм, лихорадку, голод, у самых врат ада я продолжал упорно идти вперед, и в конце я одержал победу.
От него исходила такая энергия и сила воли, гордый триумф успеха, что бледная гувернантка взглянула на него в удивленном восхищении.
— Какой вы храбрый! — воскликнула она.
— Храбрый! — радостно рассмеялся он. — Но разве я трудился не для своей любимой? За все это время тяжких испытаний разве не ее белая ручка манила меня вперед, к счастливому будущему? Я видел ее рядом с собой в палатке с мальчиком на руках так же ясно, как в единственный счастливый год нашей совместной жизни. Наконец, в одно туманное сырое утро, как раз три месяца назад, когда моросящий дождь промочил меня насквозь, полуголодный, обессиленный лихорадкой и ревматизмом, я откопал огромных размеров самородок и наткнулся на золотую жилу. Месяц спустя я уже был самым богатым человеком в нашей маленькой колонии. На почтовой карете я добрался до Сиднея, реализовал мое золото, которое стоило двадцать тысяч фунтов, и уже через четыре недели отправился в Англию на этом корабле, и через десять дней — через десять дней я увижу мою любимую.
— Но за все это время вы ни разу не написали вашей жене?
— Нет, только за неделю до отплытия. Я не мог написать ей, когда все было так плохо. Я не мог написать ей о моей борьбе с отчаянием и смертью. Я ждал, когда ко мне придет удача, и когда это произошло, я сообщил ей, что буду в Англии почти одновременно с письмом, и дал ей адрес одного кафе в Лондоне, где она могла бы оставить известие для меня, хотя весьма маловероятно, что она покинула отцовский дом.