— Если так, по-твоему, смотрят на понравившегося человека, то как должны смотреть на того, кого терпеть не могут? И почему ты решила, что понравилась я? — спросила я Эллу. Мы некоторое время поизощрялись в версиях, снабдив их хорошей порцией смеха. Начиналось второе действие, и мы прошли в зал. Снова нас очаровало великолепное зрелище. Мы в прекрасном мире танца.
…Не знаю, что меня заставило оторвать глаза от сцены и медленно повернуть голову назад. Из бенуара в упор на нас смотрел все тот же элегантный тип, и смотрел в бинокль. От того, с каким рвением он это делал, мне стало не по себе. Но вскоре балет снова отвлек и увлек меня.
Из театра мы ехали как первоклассники, довольные донельзя.
— Да, я не сказала вам, что этот тип смотрел на нас уже в бинокль! — спохватилась я в машине. Пани Халина заинтересовалась: «Что за тип?» Я постаралась объяснить.
— О, какой-нибудь воздыхатель! — поставила она диагноз.
— Я бы не сказала, — задумчиво проговорила я.
Вскоре мы о нем забыли. Хотя танцевали другие, уставшими чувствовали себя мы. Поужинав, расположились у телевизора.
— Пани Халина, далеко ли от Варшавы до Легницы? — начала я.
— Вовсе нет. На поезде очень удобно. А в чем дело? — поинтересовалась она. Я посмотрела на Оксанку, та кивнула, и я понеслась. Я рассказала о польских корнях девчонок, и об Оксанкином видении, и, конечно же, о том, что она узнала дом-музей. Элла прыснула. Оксанка, после того, как она узнала дом, уже не смеялась над моим напором. Пани Халина и ее домашние слушали внимательно, не перебивая. Они не смеялись и не сочли нас фантазерками. Более того, они объяснили, как ехать. Элла была против:
— Вы только подумайте: ехать в неизвестное место, где никого нет знакомых. Где жить? Вы представили? Если, не дай Бог, что случится, в каком положении окажется Халина? Она же не сможет поехать вместе с нами.
Элка была, конечно, права, но быть в Польше и не воспользоваться возможностью, чтобы вести поиски — нет уж! Пани Халина тоже была обеспокоена:
— Я не могу вам запретить, но вы должны понять, что я буду чувствовать, когда вы поедете. Я дам вам сотовый телефон мужа, и вы будете звонить мне по поводу любой неприятности и непредвиденности, даже если вас укусит легницкий комар! — горячо закончила она.
— О, об этом не беспокойтесь, Халина! — заверила ее я. — Оксанку комары без внимания не оставляют!
Я вовремя увернулась: младшая Никольская протянула ко мне ручонку, чтобы отвесить подзатыльник.
У нас осталось одиннадцать дней пребывания в Польше, и за эти дни мы должны сделать много: добраться до Легницы, разыскать музей, и наконец, самое трудное — логически рассудить, где может быть тайник. Ехать мы должны утром.
Элла была несказанно против этой поездки, но мы с Оксанкой оставались непреклонны. Слава Богу, что мы не договорились звонить родителям каждый день, иначе на стороне Элки было бы большинство.
Халина разбудила нас в 7.00. Мы с Оксанкой собирались энергично и с энтузиазмом. Элка же, напротив, была вялой и сокрушалась по поводу нашей авантюры. Договорились мы так: в Легнице мы пробудем пять дней, в крайнем случае семь. Об этом крайнем случае мы предупредим Халину и вообще звонить ей будем каждый вечер. Пани Халина отвезла нас на вокзал.
— И уж, конечно, если, не дай Бог, с вами что-то случится, звоните немедленно. Никаких подвигов! — сказала она.
Вскоре подошел поезд. Мы попрощались и поехали.
Места за окном были очень красивые. Лето еще не началось, а все уже зелено и по-летнему солнечно. Вещей в дорогу мы взяли немного, чтобы не бегать с баулами и не беспокоиться за имущество. Всю дорогу мы разгадывали кроссворды, решив не загружать голову домыслами и догадками. Когда приедем, тогда все увидим.
Элка захотела в туалет. Одной ей идти было очень неинтересно, и она попросила меня сопроводить ее. Мы, по обыкновению, перешучиваясь, подошли к двери туалета. Попытались открыть — занято. Элка, заливаясь радостным смехом, объявила, что терпеть уже не сможет, и предложила идти в соседний вагон. Здесь «кабинет мыслителя» оказался свободен, и Элка шустро впорхнула туда. В это время двери одного из купе открылась, и я невольно вздрогнула: из купе вышел «тип» из театра, тот, с неприятным взглядом. Я быстро отвернула голову. Вскоре вышла Элла.
— У нас, кажется, не очень хорошее соседство! — сказала я.
— То есть? — спросила Элла.
— Помнишь, в театре мы обратили внимание на мужчину лет сорока? Так вот, он здесь!
— И почему это должно что-то значить? — недоуменно спросила она.
— Почему? А зачем, по-твоему, так смотреть на нас в фойе театра и оказаться с нами в одном поезде? — начала я.