В музее царила прохлада, покой и запах прошлых веков. Вещи здесь не были мертвыми экспонатами, они жили своей жизнью.
Экскурсовод начала свой рассказ:
— Дом построен в 1659 году и принадлежал дворянскому роду Збаровских. Да-да, потомкам того самого Самуэля Збаровского! — подчеркнула она, заслышав мое «О!». — Одна из дочерей семьи вышла замуж за советника Никольского. Брак был не совсем желателен для родителей, так как, хотя Никольский тоже происходил из дворянского рода, но был беден, да еще вдобавок ко всему слыл вольтерьянцем. Но панна Христина шантажировала отца тем, что знает о его связи с красавицей кастеляншей Зосей Ясницкой и в случае несогласия на ее брак с Борисом Никольским расскажет все матери. Пан Збаровский сдался. Говорили даже, что Зося Ясницка родила от пана ребенка, после того как рассчиталась со службы и уехала. Но пан узнал об этом и содержал и ее, и ребенка вплоть до своей смерти. Но вот в завещании он все же оставил свое слово для непокорной дочери, оформив его как минорат.
Мы слушали с открытыми ртами, а я еще и с победоносным видом.
— Что, съели, Фомы неверующие? Никольский!
Оксанка молчала, но Элла была упряма:
— Никольских на свете полно! Тоже мне довод!
— А то, что Оксанка узнала дом? — зашипела я, сузив глаза.
— Подумаешь, большинство усадеб похожи.
— Уф! — это восклицание было единственным, что я могла возразить, глядя на это непробиваемое упрямство. Я все-таки попросила говорить потише, так как «тип» тоже находился в зале. Хотя он бегал с каким-то блокнотиком и умным видом, я все же сумела заметить, что этот вид излишне нарочит.
— Извините, а не было ли в вашем музее портрета пожилого мужчины в белом парике и с орденской лентой? — вежливо начала Оксанка.
— Что-то не припомню, — задумалась экскурсовод. — Судя по тому, что вы говорите о напудренном парике, значит, это восемнадцатый век, а здесь портреты семнадцатого и девятнадцатого веков. По крайней мере, на моей памяти такого портрета не было.
Мы с Оксанкой уныло переглянулись, а Элла показала нам язык.
Мы изрядно устали, все-таки две дороги в один день. В музей мы, конечно же, вернемся завтра утром, а сейчас в отель — спать.
— Поедемте, мамаши, в номера и в закрома! — прыснула я, приведя сборную цитату из любимых романов. Получив затрещину от «мамаш», я поплелась за ними к автобусной остановке.
Обратно мы с Оксанкой ехали молча, то есть почти молча, так как панна Элла через определенные отрезки времени пилила нас, а мы в ответ ворчали.
— Следует ли понимать, что ты очень недовольна этой поездкой? Тебе, значит, ничего не понравилось? — спросила я слегка зазвеневшим голоском.
— О, нет! Дом — просто чудо, мечта! — умилилась Элла.
— Тогда чего же ты нас пилишь?
Элла, осознавая это, замолчала. И уже выходя из автобуса, я спросила Оксанку:
— Может, ты действительно перепутала и приняла первый попавшийся дом за тот, из сна?
Наша незадачливая пифия скуксилась и выдавила:
— Нет, дом этот! Помнишь, я говорила о плитах, которыми выложен подъезд к дому? Так вот, даже они совпадают.
Мы с ней вздохнули в унисон и затащились в номер. Настроения не было, не хотелось даже спускаться к ужину, и мы сделали заказ в номер. Вид вкусностей несколько взбодрил нас, но ненадолго. Мы по очереди приняли ванну и легли спать.
— Доброе утро, помещицы! — сказала я, и в меня полетели подушки.
Отдых сделал свое дело: мы были бодры и даже веселы. К Оксанке мы относились бережно и с заботой, все-таки она — сторона потерпевшая. Мы умылись, привели себя в порядок и спустились к завтраку. Великолепный салат из кальмаров, фрикасе из курицы и кофе со сливками окончательно привели нас в чувство. Хотя упоминание о салате вызвало новый взрыв хохота. Позавтракав, мы выехали в усадьбу.
Утро ослепительно солнечное, мы неотразимы, Оксанка распустила светлые волосы, одела недавно приобретенное канотье, шорты и кокетливый топик, плюс ко всему — сияющее лицо. Элла соорудила фантастический эшафодаж из своих волос и облачилась в развевающийся брючный костюм. Я же распустила каштановую гривушку и обтянулась кожаными штанами. По пути к усадьбе мы с Эллой, рискуя вывалиться из окон автобуса, делали снимки. Оксанка вздыхала и клялась не верить снам.
— Ты еще поклянись вообще не спать! — любезно подсказала ей я, так как что-то предчувствовала.
Солнечным утром дом оказался еще красивее. Вчерашнего экскурсовода мы не обнаружили: видно, они работали посменно или мы просто попали под выходной. К сожалению, молодая работница музея русским не владела, и мы довольствовались только просмотром портретов и вещей. Восторгу не было предела. Музей оформлен очень интересно: некоторые вещи были представлены так, будто кто-то из хозяев только что положил их и вышел в другую комнату. Так, наше внимание привлек роскошный палантин, связанный крючком пани Ядвигой Збаровской, матерью той самой Христины. Его набросили на спинку кресла так удачно, что можно было рассмотреть и само кресло, и его, чем мы немедленно и занялись, изучая узор.