И Клод в своих размышлениях, как в стену, уперся в это неожиданное для себя открытие. Череда мыслей оборвалась, повисли обрывки недосмотренных кадров рокового воскресного дня. И не хотелось уже ни ворошить их, ни разбирать и отыскивать логическую связь. Он слушал перестук колес поезда и думал, сколько, интересно, секунд от одного стыка до другого. И так заснул.
Жан-Поль тоже дремал. Старый, опытный детектив, прошедший за свою длинную жизнь через крутые лестницы и тесные коридоры полицейских, судебных и адвокатских контор и учреждений, он был хорошим психологом и понимал состояние своего двадцатидвухлетнего племянника. С жалостью и болью смотрел он на заснувшего в углу купе Клода. И если бы Клод внезапно проснулся и перехватил взгляд, то понял бы, как трудно ему будет отныне.
«Но это самый верный ход, — думал Жан-Поль. — В нашем омуте беззакония, огороженном бутафорией законов, нужно действовать приемами легальными и соблюдать правила игры. Легион — самое подходящее легальное укрытие».
В Лионе пересели в экспресс, который без остановок шел прямо на Марсель, куда прибыли вечером. Шумный портовый город уже начинал утихать, расцветал желтыми и голубыми огнями реклам. Запись в легионеры пришлось отложить на завтра.
— Вроде бы ничего не делали, только ехали, но я устал, а ты, Клод?
— Я тоже. Разбитый весь.
Клод подумал о том, что хорошо бы побыть одному.
— Пойдем-ка ужинать, племянник. И в самый лучший ресторан, какой я здесь знаю. Называется «Старый порт».
Ресторан находился в глубине маленькой бухточки старого порта у самой воды. Задрапированные темно-красным бархатом стены подсвечивались неяркими бра. Одна стена была целиком стеклянная и выходила на море, которое в свете уличных фонарей мерцало черной ночной водой и вкрадчиво вздыхало.
Сотни рыбачьих шхун в бухте раскачивались на зыби мелких волн, словно плясали, тонко перезванивая причальными цепями и стропами мачт.
Клод залюбовался бухтой, танцующими, как балерины, шхунами и забыл свои заботы и печаль. В недолгий миг забытья он наслаждался тем, что было вокруг, — южным городом, тишиной и уютом дорогого ресторана, красиво сервированным столом.
Они заказали знаменитый марсельский «буябес» — наваристый суп из морских рыб, креветок, ракушек и прочих даров моря.
— Ты знаешь, Клод, когда-то я мечтал стать моряком. Впрочем, через это, должно быть, прошел каждый отрок.
— Я — нет. Я не мечтал стать моряком, дядя Жан-Поль. Я всегда мечтал сделаться знаменитым адвокатом.
— И ты им будешь, Клод! Но несколько позже. Не в те сроки, которые намечались.
— Едва ли.
— Нет, не едва ли! Вот я уже не могу сделаться моряком. Из-за возраста. А ты юристом — можешь. И тоже — из-за возраста.
— Все отныне неопределенно.
— Видишь ли, мой дорогой, за свою жизнь я провел великое множество криминальных дел, процессов. И столько видел трагических судеб, разбитых вдребезги людских душ… Но проходили годы, и я их снова встречал, присматривался и удивлялся живучести человека, способности выкарабкиваться из страшных мусорных ям.
— Хромые тоже шагают. И притворно улыбаются. Напоказ. Это не по мне.
Жан-Поль отставил от себя прибор, лицо сделалось строгим.
— Давай будем откровенны сами с собой, Клод. Давай оглянемся назад. Ты, образно говоря, шел или ехал по очень ровной дороге, без кочек, без единого ухаба, без помех. И вдруг тебя выбросило с ровной дороги, прости за литературный стиль, вдруг тебя вынесло на тернистый путь. Что делать? Идти-то все равно надо — никуда не денешься. Коль ты родился, то надо жить.
— Да, но если кто-то обделывает свои грязные делишки, то почему расплачиваться должен я?
— Вот именно! Здесь мы подошли к главному: впервые за твою недолгую жизнь ты столкнулся с величайшей несправедливостью. И не вообще, не абстрактно, не на судебном процессе, который ты ведешь и который, извини, тебе нужен, чтобы блеснуть и прозвучать на весь Париж. Ты столкнулся с гнусной несправедливостью, больно и беспощадно ударившей тебя самого. Ты оторопел. Ты ошарашен и растерян. Да, уродливой, безобразно уродливой своей стороной повернулась к тебе сейчас жизнь. Вдумайся, как все парадоксально донельзя: ты, одаренный, может быть, даже талантливый юрист, бессилен защитить самого себя! Самого себя ты не можешь спасти, оправдать, вызволить! А? Каково? Значит, то общество, где тебе предстоит жить и дальше, действует по своим законам, которые ты в Сорбонне не проходил и экзамены по ним не сдавал.
Клод молчал. Он и сам обо всем этом начинал догадываться. Жан-Поль своими четкими фразами и выводами приблизил понимание горьких истин.