Знаю, даже уверен — к твердым убеждениям нельзя прийти прямым путем. Прямая как кратчайшее расстояние подходит для геометрии. Но не для жизни. По прямой ходят лишь дрессированные животные. Человек, мыслящий, ищущий, идет неровными проселочными дорогами и сам находит свою магистраль. Оглядываясь назад, вижу, как я колесил, петлял, топтался на месте. Повторяю — крепко ошибался. И оттого так тверд теперь, ибо шел по кочкам и знаю цену заблуждениям.
…На весенней парламентской сессии мы, депутаты, решали дилемму — быть американским ракетам на нашей земле или не быть. Дебаты шли открыто. Весь мир знает о том, кто что сказал, и многие полагают, что именно моя речь предрешила исход голосования. Не знаю. Может быть… Во всяком случае мне удалось убедить тех, кто колебался, и даже переманить на свою сторону одного депутата, призывавшего голосовать за ракеты.
Я сделал все, что мог и что должен был сделать. Я доказывал своим соотечественникам — цифрами, фактами, эмоциями, что, голосуя за американские ракеты, которыми собираются начинить нашу бедную землю, мы санкционируем самоубийство.
— Хотите ли вы гибели себе, своим детям и внукам от русских ракет, которые неминуемо обрушатся на американские, если их поставят возле наших домов, нацелят на Россию и вдруг начнут запускать по ней? — спрашивал я с трибуны парламента.
— Хотите ли вы иметь изуродованное радиацией потомство — зараженных ядерной проказой матерей, дефективных отцов, искалеченных еще в утробе детей? Встаньте все, кто этого хочет! Пусть вас видит мой народ. Встаньте со своих мест, уважаемые депутаты! Я призываю ваших матерей и детей ваших плюнуть вам в лицо, когда вы вернетесь с этой сессии в свой дом! Сегодня, господа, мы будем голосовать не поднятием руки, а опросом — мы вызовем поименно каждого депутата, и он поднимется и скажет свое «да» или «нет». На нас смотрит вся страна, собравшись в этот час у телеэкранов. Я хочу, чтобы оказавшиеся среди нас иуды сегодня сели за свою вечернюю трапезу в одиночестве, а их родные встали бы напротив и молча смотрели, как ест их сын-преступник, отец-детоубийца, муж-предатель.
О, моя речь наделала грохоту! Впрочем, это уже известно. И все знают, что наш парламент отказал американцам.
…Американцы — люди болезненно самолюбивые. Наш отказ ударил их по бизнесу и по престижу. Ведь ракеты уже на конвейере, их делают и на них хорошо зарабатывают. Тут и убытки, и жестокая обида для великой державы. И все из-за каких-то четырех депутатских голосов! Как в таких случаях делается в Соединенных Штатах? Кладут деньги на бочку, и проблема решена, не так ли?
Примерно через неделю ко мне явился один американский дипломат и без обиняков предложил крупную сумму в любой валюте за то, чтобы при повторном голосовании все было так, как хотят они. Откровенно говоря, я не знал, чему удивляться — их выбору, который пал на меня, или предложенной сумме, которая была, прямо скажу, громадной.
Американец пояснил, что деньги пойдут на всех четырех депутатов, которых следует купить. Так и сказал — купить. Как автомобиль. Как усадьбу. Как девку. И вся операция купли-продажи депутатских голосов поручалась мне.
Я поинтересовался — кто они, кандидаты. Американец назвал первым меня, затем Анри Штейна, Карла Дорта, Эдди Локса.
Я размышлял, глядя на посетителя, — гнать его тут же или еще что-то спросить? Как посмели они обратиться ко мне? Это после моей-то речи в парламенте? На что рассчитывают?
Американец, видимо, понял мои мысли. «Господин Поль, — сказал он, — вы, очевидно, удивляетесь, с какой стати наш выбор пал именно на вас?»
«Над тем и ломаю голову, — отвечал я. — В самом деле, почему?»
«А потому, господин Боль, что мы располагаем вот этим любопытным досье…»
И дипломат не спеша, даже торжественно раскрыл плоский атташе-кейс и положил передо мной ксероксную копию личного дела члена молодежной нацистской организации Жозефа Боля. Там был, как говорится, полный набор — дата вступления, уплата взносов, тексты речей на митингах…
Да, такое в моей жизни было. В молодости. Во времена гитлеровской оккупации. Недолгое время, но было! Никуда не денешься. Вот почему я начал свой рассказ с того, что человеку свойственно заблуждаться, делать промахи.
Мне казалось, что о моем прошлом, о моем темпом прошлом, знаю только один я и больше никто. Ведь все архивы нацистов сгорели во время бомбежки английской авиации. Так мне казалось.