— Какого черта ты не сказал мне об этом сразу?
— Опасался, что ты помчишься за Очкариком и помешаешь ему.
— Возможно, ты прав, — успокоился мой друг. — Послушай, а не кажется тебе странным, что вор купил всего десяток сигарет[2]? Ведь у него сейчас куча денег, и он вполне мог купить сигарет побольше. Интересно, в чем тут дело? Интрига закручивается. Вот здорово! Но сейчас я должен бежать домой: надо обедать. Знаешь что, встретимся часа через полтора на пляже. По дороге я забегу к Кате и извещу ее. Очкарик же сам найдет нас, когда вернется.
Я тоже пошел домой. Пообедав, поднялся к себе в мансарду и взял купальные принадлежности. Мне показалось странным, что Очкарик до сих пор не дал о себе знать. Может быть, он тоже сидел сейчас за обеденным столом? Я знал, что его родители очень строго соблюдают режим и точно выдерживают время завтрака, обеда и ужина. Мне ужасно хотелось поскорее узнать результаты его слежки. И тут я услышал внизу голос дяди:
— Он только что поднялся в свою комнату. Пройди к нему наверх.
Я подумал, что сейчас увижу Очкарика, но передо мной появилась Катя.
— Привет! — улыбнулась она. — Я зашла, чтобы захватить тебя с собой на пляж. — Тут она прикрыла дверь и прошептала: — Беги, Ким! Исчезай немедленно! Полиция задержала Эрика и сейчас будет у вас. Лаурсен заявил, что видел вас вчера ночью, когда вы бежали по улице, и они считают, что это вы подожгли ферму!
4
Я стоял и не знал, что делать.
— Беги Ким! Они могут быть здесь в любую минуту! Конечно, я мог бы исчезнуть, как настаивала Катя.
Но с другой стороны, мог ли я бросить в беде Эрика? А потом, чего мне бояться? В конце концов, мы не имели никакого отношения к пожару. Кроме того, если я убегу, в это дело могут втянуть Очкарика. Он по наивности брякнет, что, когда пожар начался, мы были далеко от того места, в лесу. Возникнет вопрос, что мы там делали. И пошло-поехало, пока не доберутся до истории с пропавшим кладом.
— Ким, торопись! — дергала меня Катя. Как же она боится за меня!
Но я тряхнул головой и твердо сказал:
— Нет, Катя. Это не имеет смысла. Но я очень благодарен тебе, что предупредила меня. Слушай: если Эрик не сказал, что ты была с нами в лесной хижине, я тоже буду об этом молчать. Нечего втягивать тебя в это дело. Мы просто скажем, что были в лесу вместе с Очкариком. А когда в полиции его спросят об этом, он подтвердит как свидетель, и нас отпустят. Нам бояться нечего.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Знаешь что? Быстренько беги к Очкарику и предупреди его, чтобы он ни в коему случае не называл тебя, если к нему придут из полиции и станут расспрашивать.
Катя кивнула.
— Мне все это не доставляет никакого удовольствия, — проворчала она. — По-моему, лучше было бы, если б ты скрылся.
— Но ведь тогда у полиции будет веское основание считать, что мы на самом деле совершили это преступление. Да и куда бежать…
Я оборвал фразу, потому что внизу послышались громкие голоса.
— Не понимаю, — говорил дядя повышенным тоном. — Я уверен, что он всю ночь провел дома. Спросите у него сами. Ким!
Я открыл дверь и крикнул: — Да!
— Здесь полиция и хочет с тобою поговорить. Спускайся быстренько.
— До свидания, Ким!
Катя протянула мне руку. Я взял ее, и вдруг меня охватило странное чувство. Мне было приятно осторожно сжимать маленькую и теплую ладонь. «Как трогательно она заботится обо мне, — подумал я, — как жалеет. Словно мне придется идти на эшафот».
Но я сказал Кате совсем другие слова.
— Оставайся здесь, — прошептал я, — пока меня не уведут полицейские. А тогда беги к Очкарику и предупреди его. Он уже, наверно, вернулся домой.
Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Я поспешил закрыть за собой дверь и побежал вниз по лестнице. Внизу увидел дядю. Лицо у него было очень серьезное. Рядом с ним стоял полицейский, очень молодой, в тщательно отутюженной форме. Он, наверное, был патрульным из Хиллерёде, разъезжавшим на полицейской автомашине.
Я вежливо поздоровался.
— Господин полицейский говорит, — начал дядя, — что тебя будто бы видели прошедшей ночью поблизости от фермы, где случился пожар. Это верно?
— Да.
— Означает ли это, что ты без моего или тетиного разрешения ушел из дома и бродил неизвестно где?
— Да… я… прошу прощения…
Голос мой был еле слышен. Но я сделал усилие и поднял голову. Дядя смотрел на меня совсем не гневно. Я даже не ожидал этого.
— Что ты делал возле фермы? — спросил полицейский.
— Мы глядели на пожар.
— Кто это — «мы»?
— Эрик, Очкарик и я.