— Значит, это было, когда мы прятали клад, — прикинул Очкарик. — И вор находился вблизи хижины. Наверное, он все видел.
— Тем не менее у нас нет убедительных зацепок, чтобы найти вора, — молвил Эрик. — Единственно, чем мы располагаем, это сигаретная пачка, отпечатки пальцев и номера банкнот. Все это ничего не дает.
— Стоп! — крикнул я.
— Что с тобой? — сердито спросил Эрик: он очень не любил, когда прерывали его рассуждения.
— Кажется, я решил нашу задачку и знаю, кто вор.
6
Все молча уставились на меня. Первым пришел в себя Очкарик.
— Ты говоришь, знаешь? — недоверчиво спросил он. — Ты в этом уверен?
— Абсолютно, — твердо ответил я.
— Ну и кто же он? — почти прошептала Катя.
— Минуточку терпения, — попросил я. — Сейчас узнаете. Хотел бы только кое о чем напомнить. Например, о моей пеньковой трубке.
— Ну и что с ней?
— Когда и где вы видели, что я из нее курил?
— В хижине, — первым отозвался Очкарик.
— Точно! А где ранее?
Вся троица молча смотрела на меня. Свенсен сидел тоже молча и глядел на нас с легкой улыбкой, высоко подняв брови. Казалось, что он о чем-то напряженно думает.
— Я не видел, чтобы ты пользовался этой трубкой где-нибудь еще, — решительно произнес Эрик. — Во всяком случае, я не помню. Но к чему весь этот разговор?
— Дело в том, что вы не могли меня видеть с этой трубкой в каком-нибудь другом месте, кроме хижины, — ответил я. — Потому что пользовался ею только здесь. И здесь же ее хранил, и никогда не уносил из леса с тех пор, как купил. На пляже я курил другую, подаренную мне дядей. Так когда я курил ее в хижине?
— В ту ночь, когда мы закапывали клад, — уточнила Катя.
— Верно, — подтвердил я. — Так вот, трубку там я курил всего два раза. Первый — в день окончания сооружения хижины, когда никто из посторонних нас не мог видеть…
— Стой-ка, Ким, я, кажется, догадываюсь! — вскричал Эрик. — Можно просто сойти с ума!
Очкарик и Катя вопросительно уставились на Эрика. Потом — на меня. И снова — на Эрика.
— Ну, выкладывай, наконец! — не вытерпел Очкарик.
— Понимаете ли, — ответил Эрик, — Ким и я сегодня разговаривали с неким лицом, которое видело эту пеньковую трубку.
— Погоди-ка! — бросил Очкарик. — Так ведь это означает, что «некое лицо» и есть вор. Или точнее: почти означает. Так кто же он?
— Лаурсен! — открыл я свои карты.
— Точно, это он, эта отвратительная, коварная крыса! — с омерзением воскликнул Эрик. — Он же и расставляет силки и капканы. А сегодня, видите ли, уверял, что никогда не бывает в лесу. Это когда Ларсен спросил его: правда ли, что у нас есть лесная хижина. Следовательно, Лаурсен нагло соврал!
— Удивительно, зачем ему столько лгать? — удивился я. — Ведь в ряде случаев не было никакой необходимости. Это просто бессовестно.
— О какой совести может идти речь! — возмутился Эрик. — Этот тип вообще не имеет понятия, что такое совесть! Давайте лучше решим, что будем теперь делать?
— Надо поймать его, — безапелляционно заявил Очкарик.
«Лесной человек» засмеялся.
— Хотелось бы мне посмотреть, как вы его поймаете, — сквозь смех проговорил он. — Не верится, чтобы это вам удалось. Лучше заявите в полицию. Так будет надежнее. Но не впутывайте меня в это дело. Здешняя полиция не любит бродяг.
На лице у Эрика появилось разочарование.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы мы сперва его поймали, а уж потом передали в полицию, — заметил он.
— Дождемся сегодняшней ночи, — предложил я. — Думаю, мне что-нибудь придет в голову. Давайте сейчас разбежимся по домам, а вечером встретимся в гараже у Очкарика.
Поднявшись, мы распрощались с «лесным человеком». Он просил дать знать, если в нем возникнет нужда. Ему тоже очень хотелось сцапать типа, ставящего силки и капканы на зверюшек. Мы поблагодарили господина Свенсена и пошли домой.