— Но среди нас по-прежнему могут быть изменники, — заметила Катерина.
— Верно, — согласился Иверсен. — Фактически, сейчас это гораздо актуальнее, чем когда бы то ни было. Тем более пришло время изгнать их из наших рядов, так сказать, стрясти гнилые плоды с дерева. И для этого нам понадобится помощь всех. В том числе Йона.
— А как же Кортманн?
— Кортманну и Кларе придется зарыть топор войны! — с возбуждением произнес Иверсен. — Обещаю лично позаботиться о том, чтобы они взялись за лопаты!
Катерина услышала, что звуковые сигналы кардиографа стали громче и чаще, и успокаивающе похлопала старика по руке:
— Успокойся, Иверсен, так ты переполошишь всю больницу.
Открывая «Libri di Luca» на следующее утро, Катерина впервые задумалась о том, что содержимое полок всех стеллажей в магазине не всегда использовалось исключительно во благо. До этого она воспринимала продажу книг как чрезвычайно достойное и даже почетное занятие, конечной целью которого является просвещение людей и получение ими удовольствия от чтения. Теперь же у нее возникло такое чувство, что она стоит за прилавком чуть ли ни оружейной лавки. Ведь существовали люди, которые могли употребить проданные ею книги для того, чтобы принести кому-то вред. Разумеется, она и раньше знала, что риск этого всегда существует, однако лишь сегодня ей впервые стало абсолютно ясно, что делается это умышленно и при этом организованно.
Новые мысли невольно заставляли девушку внимательнее присматриваться к входившим в букинистическую лавку покупателям. В какой-то момент Катерина даже поймала себя на том, что за некоторыми из них она ходит чуть ли не по пятам, стараясь ни на миг не упускать их из виду. Для сбора информации о поведении посетителей она также в полной мере использовала свои способности. Если же кто-то из них казался девушке подозрительным, она старалась позаботиться о том, чтобы этот человек потерял интерес к чтению и как можно скорее покинул магазин.
Во второй половине дня позвонил Йон. Все еще пребывая в настороженном состоянии, Катерина с первых же его слов почувствовала: что-то случилось.
— Как дела у Иверсена? — осведомился Йон.
— Его выпишут сегодня или завтра, — ответила Катерина и стала описывать свой визит в больницу накануне вечером. Однако по коротким замечаниям Йона она довольно скоро поняла, что мысли его занимает вовсе не ее рассказ.
— У тебя что-то не так? — спросила она после того, как оба они некоторое время хранили молчание.
На другом конце провода послышался короткий нервный смех.
— И да, и нет, — сказал Йон. — Мне нужно… точнее, меня вынуждают принять решение.
— Да? — Катерина затаила дыхание. В мозгу у нее замелькали сценарии развития событий — один страшнее другого. Что это за решение? По поводу «Libri di Luca»? Йон все-таки решился продать магазин, чтобы избежать открытой борьбы с Теневой организацией? А может, его запугали? Или же купили?
Йон откашлялся и спросил:
— К кому следует обратиться, чтобы меня активировали?
20
После того, что рассказал им Том Нёрресков о теневой организации и Луке, Йон усиленно старался согласовать ход своих мыслей с этой новой информацией. Сделать это было нелегко, так как в течение двадцати лет он вынужден был довольствоваться лишь неясными догадками, обвинениями и гневом. Казалось, чтобы заставить себя отныне мыслить в правильном направлении, нужно чуть ли не поменять местами полушария мозга. Причем сделать это ему необходимо было самому, без чьей-либо помощи. Высадив Катерину перед «Libri di Luca», он сразу же отправился к себе домой.
Войдя в квартиру и раздевшись, Йон прошел в гостиную. По запаху, а также по тому, что газеты и прочие периодические издания были сложены аккуратной стопкой на черном журнальном столике, он определил, что у него побывала уборщица. Лучи послеобеденного солнца, проникавшие в комнату сквозь вымытые недавно стекла, были настолько яркими, что, скользнув взглядом по белоснежным половицам и стенам, он вынужден был даже зажмуриться. Подойдя к черному кожаному дивану, Йон со вздохом на него опустился. Кроме дивана и столика единственным предметом мебели в гостиной был широкий серый стеллаж высотой полтора метра, занимавший почти всю стену напротив дивана. На стеллаже стояли большой широкоформатный телевизор и стереосистема с мощной акустикой. На стене за спинкой дивана, а также на части стены между окнами висели узкие вертикальные черные полотнища, исписанные красными и серебряными китайскими иероглифами.
Наклонившись, Йон взял стопку газет, положил ее на пол и, не глядя, задвинул ногой под диван. Меньше всего ему сейчас хотелось читать.
За то время, пока Йон сидел, устремив невидящий взор в темный экран неработающего телевизора, солнце успело спрятаться за крышами соседних домов, и свет в комнате стал более мягким. В мозгу у Йона выстраивались бесконечные ряды разнообразных вопросов и теорий, отделаться от которых он просто не мог. Он как будто попал в ловушку, вырваться из которой ему мешала пропасть между его собственными детскими воспоминаниями и тем, что рассказал Том Нёрресков. В конце концов он почувствовал голод, встал с дивана и прошел на кухню, где слегка подкрепился тем, что нашлось в холодильнике и буфете. После этого он лег в постель.
Проведя всю ночь без сна, утром Йон все же решил идти на службу. Отчасти, чтобы отвлечься от своих мыслей, а отчасти для того, чтобы восстановить контакт со своей привычной жизнью, которая казалась ему теперь настолько далекой, что следовало проверить, существовала ли она на самом деле или же была всего лишь сном.
Когда он вошел в офис, Йенни приветливо кивнула ему, однако ничего не сказала; Йону показалось, что секретарша взглянула на него одновременно с тревогой и облегчением. Чем объяснялась тревога, он понял через час, когда его вызвали в офис Хальбека.
— Добрый день, Кампелли, — официальным тоном произнес Франк Хальбек, когда Йон закрыл дверь офиса и опустился на стул напротив своего работодателя. — Весьма любезно с твоей стороны, что ты надумал наконец-то появиться.
Йон был готов к тому, что ему придется защищать свое право на отгулы, и потому с готовностью кивнул:
— Верно, я позволил себе пропустить пару дней. Кое-что следовало привести в порядок после смерти отца, и я подумал, что могу это сделать, раз уж дело Ремера все равно не может двигаться дальше, пока он не предоставит нам всей необходимой информации.
Не меняя выражения лица, Хальбек внимательно посмотрел на Йона.
— Я пытался получить от него ответ на мои обращения, — продолжал Йон. — Однако его или не удается застать, или же он присылает сведения, не имеющие ничего общего с сутью обвинения.
— А сам Ремер объясняет все совсем не так, — сказал Хальбек и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку своего кресла. — Я разговаривал с ним вчера, когда тебя не было на месте. Он хочет, чтобы его дело передали кому-нибудь другому.
Йон, как мог, постарался скрыть свое изумление.
— Ремер утверждает, что ты не проявляешь должной заинтересованности, ленив и несерьезен, — продолжал Хальбек. — По его словам, он достижим в любой момент, однако ему самому приходится постоянно связываться с тобой, чтобы иметь представление о том, что происходит в его деле.
Йон покачал головой.
— Все обстоит совсем не так, — снова попытался оправдаться он. — Это с самим Ремером никогда не удается побеседовать — он не отвечает даже на электронные письма.
— И все-таки, Кампелли, ты сделал что-то, что оскорбило его. — Хальбек привстал и перегнулся через стол, приблизившись к Йону. — Ремер вкладывает кучу денег в нашу фирму. Так много, что мы просто не можем позволить себе лишаться такого клиента из-за семейных дел одного из наших сотрудников. Прискорбно, разумеется, что твой отец умер, однако это никоим образом не должно сказываться на твоей работе.