- Я думаю, - сказал Джим Крук, когда перед ними появились три кружки с шапками густой пены, - никому из нас не повредит немного хлеба с сыром.
- Прекрасная мысль! - обрадовался Дэвид и немедленно заказал еды, после чего все трое налегли на пиво и закуску.
Дружеская непринужденная атмосфера и добрая компания развеяли мрачные мысли Дэвида, пища восстановила силы, и он почувствовал себя другим человеком.
Наконец кружки опустели, от хлеба с сыром остались одни крошки, и кучер поднялся из-за стола, намереваясь отправиться по своим делам.
- Будьте готовы, мистер Дэвид, через полчаса поедем дальше, в Льюис так, Джерри?
- Полчаса - в самый раз, - ответил боцман и, тронув поля шляпы, бодро утопал вслед за Круком, а Дэвид отправился на поиски столь необходимого ему брадобрея.
Он легко нашел его. Мистер Хоскинз стоял, угрюмо привалившись к дверному косяку своего заведения, и что-то мрачно бурчал себе под нос. Увидев клиента, костлявый брадобрей удрученно вздохнул, грустно кивнул и без слов провел его в унылое полутемное помещение с маленьким зеркалом на стене. Повязавшись передником, украшенным узором в виде переплетенных веточек, он прервал свое траурное молчание, чтобы скорбно произнести:
- Ваши куртку и косынку, сэр...
Молодой человек снял их и уже собирался было повесить куртку на спинку стула, как вдруг его рука наткнулась на продолговатый сверток во внутреннем кармане. Дэвид замер на мгновение, нахмурил брови и поспешно натянул куртку снова, на что унылый брадобрей, казалось, совсем разобиделся.
- Ваши вещи, сэр, будут здесь в полной безопасности, - пробормотал он. - Я не бандит, не вор какой и не грабитель... По причине слабости моего кишечника я простой парикмахер, а посему не имею обыкновения заниматься кражами или чем-нибудь в этом роде.
- Ничуть не сомневаюсь! - Дэвид кивнул с серьезным видом. - Но я предпочитаю остаться в куртке. Благодарю вас.
После стрижки и бритья он, оглядев себя в зеркальце, нашел, что его внешность существенно изменилась к лучшему. Получив свое вознаграждение, Хоскинз меланхолически пробурчал слова благодарности, и Дэвид вышел от него на залитую солнцем улицу. Но из-за проклятого свертка в кармане хорошего настроения как не бывало, окружающее перестало интересовать Дэвида, и он медленно брел по улице с опущенной головой. Занятый тревожными мыслями, он не заметил, как вернулся в гостиницу, и, не обнаружив там ни боцмана, ни Джима Крука, снова вышел на двор.
Здесь стояла богато украшенная, но сильно запыленная карета. Конюхи выпрягали из нее двух лошадей. Взмыленные спины и тяжело вздымавшиеся бока животных свидетельствовали о долгой бешеной скачке.
- Нет, иначе, чем жестокостью, это не назовешь! - изрек один из конюхов.
- Точно, - подтвердил другой, в нарядной ливрее и красивой шляпе с кокардой, стряхивая пыль с рукавов носовым платком.
- Не будь они благородными лошадьми, они еще десять миль назад стали бы мертвыми лошадьми!
- Точно! - опять подтвердил конюх-грум, нагибаясь, чтобы смахнуть пыль со своих щегольских сапог. - Но, когда ее светлость велит ехать быстро, это значит чертовски быстро, словом, гнать во всю мочь.
Дэвид медленно прошел мимо, свернул за угол и очутился в маленьком огороженном загоне, где, крякая, вперевалку ходили утки, щипала траву старая лошадь и кудахтали куры. В центре загона стоял большой стог, наполнявший воздух ароматом свежего сена, а к стогу была приставлена длинная лестница. Все здесь дышало покоем и уединением, и Дэвиду пришло в голову, что лучшего места для размышлений не найти. Он взобрался по лестнице, растянулся на сене и, уверенный, что никто его тут не обнаружит и ему не помешает, снова принялся думать, где и как ему избавиться от кинжала.
До слуха доносились мирные, домашние звуки полусонной деревни: дружелюбный говор, лошадиное фырканье, слабое мычание коровы на дальнем выгоне, грохот цепи и лязганье колодезного ведра...
Вдруг Дэвида подбросило, словно пружиной, и он сидя тряхнул головой. Как же он забыл о кучере и боцмане? Они, наверное, давно его ждут... Дэвид вздохнул и, подобравшись к краю стога, посмотрел, не видно ли где его попутчиков.
Так и есть, вон она, боцманская шляпа, блестит на солнце. Тут его слуха достиг и боцманский хриплый рык, но Дэвид неожиданно передумал продолжать путь и остался наверху. Вскоре он услышал удаляющийся скрип тяжелых колес и мерный стук копыт. По неторопливости последнего Дэвид решил, что производить эти звуки не может никто, кроме Полифема, с достоинством шагающего в направлении Льюиса. Тогда он снова лег и закрыл глаза.
Скоро придется все-таки отправляться в путь, но сейчас не стоит торопиться. Кажется, он понял, где спрячет кинжал. Пожалуй, это единственное место, где можно похоронить его и навсегда избавиться от страшной улики.
Глава XXIV,
в которой читатель найдет упоминание о двух старых знакомых
- Стойте, Джон Чомли! Вернитесь! Как вам не стыдно, Джек!
Дэвид вздрогнул, подобрался к краю и глянул вниз. Прямо под ним на стог по приставной лестнице пытался забраться некий высокий джентльмен. Один рукав великолепно сидящего на нем синего сюртука самого превосходного покроя был пуст и заправлен в карман.
Пока Дэвид все это разглядывал, джентльмен успел уже спуститься на землю и, сняв шляпу с загнутыми полями, отвесил церемонный поклон стоящей перед ним маленькой разгневанной особе. Лицо особы скрывал огромный капор, завязанный под подбородком, а миниатюрные ручки в тонких перчатках, сжатые в кулачки, неистово молотили по воздуху. Она на мгновение перестала потрясать кулачками, но не по причине охлаждения своего гнева, а лишь для того, чтобы посильнее топнуть обутой в сандалию маленькой ножкой.
- Вот, значит, как, капитан Чомли! - закричала она, сверкнув из глубины капора горящими глазами. - Вы удрали, сэр! Ни слова возражений! Вы посмели сбежать от меня! Придержите язык, сэр! А теперь карабкаетесь на этот стог, чтобы спрятаться - и это в ваши-то годы! Это недостойно, это трусость! Стыдитесь, Джон! Почему вы так поступили?
- Ваша светлость, - кротко начал капитан, - я только...
- Молчите, несчастный! Я мчусь сюда, рискуя сломать себе шею, трясусь на ухабах - я теперь вся в синяках и кровоподтеках! - из меня чуть не вытрясло душу в этой карете! Я едва не загнала ради вас своих лучших лошадей, а вы - что делаете вы? Трусливо прячетесь, завидев меня, недостойный вы человек!
- Но, дорогая герцогиня, если вы позволите мне сказать вам несколько слов, возможно, я сумею объяснить вам то обсто...
- В первую очередь объясните, что вы здесь делаете?!
- Моя дорогая, если ваш вопрос касается моей маленькой экскурсии, то объяснение...
- Ах, всего лишь экскурсия? И кого вы, Джон Чомли, собираетесь потчевать этой несусветной чушью?
- Вы же сами спросили меня, мэм, и я спешу заверить вас...
- Вздор, сэр! Не хочу слушать! Я и сама знаю, зачем вы здесь: чтобы драться! Молчите, сэр! Вы приехали сюда из-за меня. Ах я дура, вот грех-то какой. Ну, кто меня тянул за язык? И вы теперь намерены драться с этим жалким, ничтожным сатиром, который наверняка убьет вас, Джон, убьет без сожаления... Он сделает это с наслаждением! Вы хоть понимаете, что он убьет вас, сэр Джон Чомли?
- Ну, это не обязательно, мэм, - ответил капитан примирительно. - Прошу вас, дорогая герцогиня, не принимайте все так близко к сердцу.
- Но у вас всего одна рука, Джон! - вздохнула она, касаясь его пустого рукава.
- Ничего, пистолет не тяжелее шпаги, - усмехнулся капитан и, взяв ее руку, галантно склонил над нею седую голову. - Прошу вас, пойдемте в гостиницу и там...
- Он убьет вас, Джон! - упрямо повторила она. - Я приехала, чтобы забрать вас домой.
- Это невозможно, мэм. Абсолютно исключено. Я бы сказал, об этом не может быть и речи... Дело зашло слишком далеко.