Сусанна вцепилась в парапет пальцами, а хотелось зубами, чтобы не зарычать от злости. Когда ему надоест издеваться над ней?! Какие ещё истории он повесит ей на уши? В них хоть на грамм есть правды? Угу, лишь то, что Аббас ему не брат.
— Слушайте, голубки! Совесть иметь надо! — Аббас шагнул на крышу. — Меня без вас не кормят! Идите в столовую, а потом хоть гимн Осирису пойте на рассвете, — и он перегнулся через перила вниз: — Слышишь, фараон! Они за тебя будут солнце из хаоса возвращать!
И довольный взглянул на Сусанну, а она на него. Высокий и щуплый. Чёрные глаза и чёрные тонкие брови, которыми он так забавно поигрывает. И не скажешь, что они с Резой ровесники. Он даже на тридцать не выглядит. Кожа лоснится молодостью, да и футболка не футболка, а балахон какой-то, и штаны в клеточку.
— Зря стараешься. Я уже рассказал ей про статую фараона.
— О, — брови поползли вверх. — Ты первая женщина, с которой он так откровенен. Бойся данайцев, дары приносящих.
Да, да, именно это Аббас и сказал. Она не могла ошибиться в переводе.
— Ты в пижаме за стол собрался?
— Я в пижаме спать собрался. Я не рассчитывал на душ до ужина. Если вообще этот ужин будет. Спускайтесь уже! И чего, в доме фена нет? Ты заморозишь её здесь!
Заморозишь? Ну да, много этот египтянин знает про мороз!
— Слушайте, мадемуазель, а вам идёт кафтан. Вот сказал же, только хиджаба не хватает. Пойду у матери возьму…
— Не смей!
— Реза, угомонись. Мать там из-за своей жарки кондиционер на всю мощность включила. Твоя подружка завтра с соплями будет.
И он запрыгал по лестницу вниз и встретил их у её подножия с улыбкой и протянутым платком. Реза схватил чёрную материю и накинул Сусанне на волосы.
— Только не завязывай. Терпеть не могу замотанных женщин.
Господи! Да я вся, как мумия, замотаюсь, если это избавит меня от вас, мистер Атертон! Но всё же Сусанна не посмела ослушаться и оставила концы свободно спускаться на плечи, но потом всё же пришлось закинуть их назад и завязать, чтобы они не угодили в тарелку. Есть пришлось руками, и она чувствовала себя настоящей свиньёй, когда сок с мяса затекал из лепёшки в рукава. Ни о какой добавки не могло идти речи — и к счастью к рису подали вилки. Реза не произнёс и слова, а вот улыбки Аббаса были слишком многозначительными, и Сусанна удивлялась, как ещё не подавилась. Он давно покончил с едой и сейчас раскачивался на стуле, держа у рта полупустой стакан с водой. Пусть они и не родные, но повадки у них одинаковы. Впрочем, у этого поведение школьника — наверное, некоторые не взрослеют… Больше она подумать ничего не успела, потому что Реза с такой силой шарахнул кулаком по столу, что даже Аббас опустил стакан.
— Мадам Газия, если вы сейчас же не сядете за стол, я встану и уйду!
Хозяйка действительно уже третий или пятый или даже седьмой раз бегала зачем-то на кухню и что-то говорила то одному, то другому брату. Теперь она, как подкошенная, рухнула на стул и схватила лепёшку. Только тут Сусанна заметила, что она ещё ни к чему не притронулась. Аббас снова вцепился зубами в стакан и закачался на стуле. Хозяйка вновь что-то сказала, и Сусанна затаила дыхание.
— Я собираюсь прямо сейчас лечь спать, — ответил Аббас по-английски. — А мистеру Атертону можешь сварить кофе, чтобы он за рулём не уснул.
Сусанна исподтишка взглянула на Резу. Он выглядел бледнее обычного. На фоне арабского брата его смуглость вовсе потерялась. Часы показывали одиннадцатый час. Время детское, если бы не такой насыщенный день. Он доберётся до подушки не раньше часа ночи, если, конечно, его «бумер» не умеет превращаться в ковёр-самолёт. Она подняла глаза — Аббас буравил её взглядом. С лица его давно сползла улыбка. Он, похоже, видел, насколько устал брат, и потому решил оставить её у них дома, но она взбрыкнула. Только как теперь согласиться? У них и спальни-то на разных этажах.
— Кофе только для меня, — сказал Реза жёстко, когда хозяйка бросилась на кухню. — Сусанна, хочешь ещё чаю?
Она отрицательно мотнула головой. Вот он шанс.
— Уже так поздно, я могу остаться у вас.
Она это сказала! Только его лицо не изменилось, и выдал он буднично-спокойно:
— Мы уже договорились. Я отвезу тебя. Ещё даже нет полуночи.
Аббас резко отодвинул стул и, бросив короткое «g’night», оставил их за столом одних. Вернее вместе с тишиной. Реза молчал. Ей тоже было нечего сказать. Из кухни потянуло тяжёлым кофейным духом, и, когда хозяйка поставила перед Резой чашку, он придвинул её к Сусанне.
— Один глоток, но он того стоит.
Теперь на её губах остался след кофейной пенки с крупинками кофе. Она схватила салфетку. К счастью, Реза уткнулся в чашку и не глядел на неё. Хозяйка удалилась в кухню и больше не показывалась, хотя тарелка её оставалась полной. Реза наконец поднялся.
— Не забудь телефон.
Она чуть не наступила на подол, когда рванула в спальню. Вторая комната налево. Подноса с чайником уже не было, зато под телефоном лежал вырванный из блокнота лист с её портретом. Нен-Нуфер… Сусанна тряхнула головой — снять хиджаб или всё же оставить? Потом верну, вместе с платьем. Потом… Верну… Значит, с ним нельзя будет попрощаться.
В машине Реза протянул ей плед и поднял крышу.
— Дай мне на секунду планшет.
Она даже не спросила, зачем? Просто протянула — это не арабские женщины такие послушные, это мужчины у них такие, что даже мысли сопротивляться не возникает.
— Пока он на сети, загрузи в гугл-транслейт продолжение своего романа. Будешь читать мне по дороге.
Но вот тут она спросила: зачем?
— Чтение вслух улучшает произношение. Тебе учителя это не говорили?
— Можно мне почитать что-нибудь другое?
— Нет. Я же сказал, что мне интересно услышать продолжение. Но главное, я не хочу, чтобы ты заснула по дороге. Тогда мне придётся просидеть с тобой в машине до рассвета.
И он нажал кнопку, чтобы открыть ворота.
Глава 15
«В этот раз Нен-Нуфер не пришлось брать в руки тростниковую палочку. Пентаур попросил её удалиться. Только далеко от башни она не ушла, хотя и не ждала, что её призовут обратно. Просто в храме не осталось уголка, где бы на неё не смотрели с осуждением. Она презрела заветы Маат и впустила в сердце злобу — обиженные танцовщицы разнесли по всему храму весть о сломанной флейте, и разбилась в их устах она вовсе не о камни и вовсе не от руки старшей из девушек. Они не оговаривали её, они уже свято уверовали в свою правду. Нен-Нуфер уселась на то же место, откуда прежде караулила Амени, оставаясь для стражника незамеченной. Уходя от Пентаура, старик не увидит её. Сейчас она не желала говорить с верховным жрецом — она боялась, оправдываясь, выдать царевича. И возможное продолжение разговора с Пентауром страшило её даже сильнее новой лжи.
Ожерелье вновь лежало в ларце вместе с кольцом Амени, и потому Нен-Нуфер легко спрятала в ладонь фигурку Исиды — царевич Райя впустил в её жизнь ложь, и та пустила глубокие корни, которые сумели раскачать даже крепкие стены храма — теперь все, все вокруг лгут и требуют от неё хранить в тайне чужие секреты, даже секреты самого фараона!
Нен-Нуфер жалась в тень, желая превратиться в крохотного скарабея. Люди проходили мимо и действительно не замечали её или не желали видеть. Но маленький ученик отыскал её и здесь. Ей подумалось, что он остался единственным, кто продолжает видеть в ней доброго друга. Все остальные рассмотрели в ней нечто новое, тайное, скрытое от её понимания.
Мальчик с поклоном протянул ей дощечку и цветок лотоса. Глаза Нен-Нуфер наполнились слезами — сердце сжала тоска по царевичу, о котором станет напоминать теперь каждый цветок. Однако она сумела сдержать слёзы, и когда Пентаур остановился над ними, то увидел лишь обычный урок. Их глаза встретились, и каждый вспомнил, как когда-то они так же старательно делили друг с другом глиняную табличку. Когда? Слишком давно. Сейчас он предложил разделить с ним жизнь. Мальчик вскочил, поклонился жрецу и убежал.
— Я хочу говорить с тобой, Нен-Нуфер.
Он не протянул руки. Вокруг слишком много глаз и ушей и, как она успела убедиться, злых языков. Она поднимется за ним в башню. Никто не посмеет поставить ей в укор желание видеть воспитателя. Хотя желания не было. Ей владел трепет ожидания и страх вновь услышать из его уст признание.