— Водитель действительно виноват даже в том случае, когда пешеход бросается ему под колёса. Так прописано в законе. Но мужчина не виноват в поведении женщины. Об этом говорит здравый смысл. Мужчина делает то, что от него ждёт женщина.
Ох, ну да, конечно… Как же она не подумала о том, что мистер Атертон ещё не перевёл на неё все стрелки за вчерашнее. Она не просила класть на стол ключ. И взяла его случайно. Но он же даже себе не признается, что вёл себя, как свинья! Так что лучше смолчать и кивнуть. И как-то прожить эти три дня. Вернее, два с половиной… Господи, скорей бы уже посадку объявили! Или лучше пусть уже прозвенит звонок на первый урок! И плевать, что это урок химии. Главное, сейчас не покраснеть, как лакмусовая бумажка, хотя во рту до жути кисло. Чтоб она ещё хоть раз взяла в руки бокал с шампанским!
— Вспомни изгнание Адама и Евы из рая…
Давайте, что ли, по всей Библии пройдёмся и плавно на Коран перейдём, которого она в глаза не видела, а то что останавливаться на Книге Мёртвых как-то не комильфо! У них там, кажется, в древности равноправие было и уважение к женщине, но мистеру Атертону явно больше по душе арабский мир…
Сусанна поправила на плечах платок.
— Тебе холодно?
Да, её действительно знобило, и она бы с радостью съела обещанный суп, только они уже час торчат в зоопарке Гизы и никуда не двигаются. Может, ему всласть наблюдать за сборищем детей и верблюдов, которые чуть ли не вынимают из пасти друг друга траву, а ей хочется рычать, как голодной львице… Нет, не как львице… Львицы же сами охотятся, чтобы своих самцов прокормить… Мистер Атертон, пойдёмте уже отсюда, а? Я и очки могу снять, чтобы вы по глазам читали, что хочет от вас женщина.
И Реза действительно глянул в телефон.
— Пробка чуть рассосалась.
До машины бодрым шагом четверть часа, но бодрый шаг с её похмельем не совместим, и с жаждой — тоже. Только она ничего у него не попросит. Больше ничего не попросит, чтобы этот змей не подсунул запретный плод. Но он подсунул, остановившись у фруктового развала.
— Будешь апельсин или тангерин?
Ещё бы знать, что предлагают! К счастью, Реза ткнул пальцем в новый фрукт — похож на апельсин, только немного вытянут, будто груша.
— Тангерин.
Плод показался безопасным и способным утолить одновременно и любопытство, и жажду, а может даже удастся убрать изо рта надоевшую горечь. Очищенным тангерин оказался округлым, что и его привычный собрат, только кожа сходила легче, прямо как у мандарина, и во вкусе присутствовали знакомые мандаринные нотки. Ещё бы не был таким сочным! Сусанна сначала пыталась сдержать сок языком, но, отчаявшись, потянулась за краем шарфа. Однако пальцы Резы оказались проворнее. А теперь что, о брюки будете вытирать? Нет, о следующий фрукт.
— Я больше не хочу.
Вернее не хочу ваших пальцев, мистер Атертон!
— А я для себя чищу. У меня не было во рту даже круассана.
Вы сами виноваты и в этой ночи, и в этом утре! Себя бы сначала воспитывали, а потом уж за чужого ребёнка брались! Что же она изначально сделала неправильно, что он посчитал, что с ней можно распускать руки? Да ничего ты не сделала, Суслик. Успокойся! Просто родилась похожей на какую-то дуру! Нет, вовсе не на дуру. Она, кажется, сумела послать его в шестнадцать лет, вот он до сих пор и кипит. А ты сразу согласилась. Будто тебе это нужно! А, может, и нужно было… А то в любви что-то никто не признаётся. Да и без стихов никуда не зовёт. А он-то своей девице небось Шекспира читал или кто у них ещё там есть… Байрона вот… Ага, может, и Бодлера с Верленом, забыла про французскую бабушку? Может, и эта девка была француженкой. У них любят носить каре…
Сусанна поправила кепку, пытаясь запихнуть под козырёк чёлку. Бесполезно! Всё бесполезно… И всё же, сев в машину, она украдкой вытерла липкие руки о шарф. Спасибо тряпочка, а то бы меня кремом намазали, а я не переживу, если он прикоснётся ко мне хоть один ещё раз!
— Ну, ничего не придумала?
Это мистер Атертон что, снова про роман спрашивает? Его что, заклинило?
— Дайте телефон!
— Значит, всё же есть продолжение, и ты просто подогревала мой интерес?
Ничего я в вас не подогреваю! Кастрюля несчастная! Зацикленный на себе идиот!
— Я купила путёвку, когда застопорилась на середине главы.
Она почти правду сказала. На самом деле сестра заявила: раз ты, Суслик, не можешь вылезти из своего виртуального Египта, я засуну тебя с головой в реальный. Знала бы она, как глубоко сестрёнка в итоге занырнула… Блин… Я люблю Древний Египет! Но вот заберите меня из современного и унесите подальше от противных египетских мужиков!
Сусанна вводила пароль, едва попадая трясущимися пальцами по виртуальной клавиатуре. Наконец огрызок текста вывелся на экран, и она скопировала его в переводчик.
«Сети действительно отсутствовал две ночи, а потом забежал днём на минуту и снова исчез. Асенат не проявляла особого рвения в учёбе, но и не противилась, понимая, что это не столько отцовское желание лишний раз помучить её, сколько приказ энсеби. Девочка осознала, что детство её неожиданно закончилось, и у неё появились обязанности, как у царицы, но при этом Асенат ни разу не заговорила с Нен-Нуфер о фараоне. Девочка пыталась играть на флейте, но уже через четверть часа рисовала ей в пыли изображение сокола.
Нынче Нен-Нуфер пыталась научить её ходить медленно и плавно, будто в танце, избрав местом занятия скользкую плитку вокруг пруда. После пятого круга Асенат замерла на самом краю и уставилась на скрытый пальмами царский дворец. Нен-Нуфер понимала, что Асенат тоскует не по царственному дяде, своему будущему супругу, а по отцу. Она ждала его целый год, а он не пробыл с ней даже одного полного дня. И Нен-Нуфер решила, что когда Сети придёт в следующий раз, она непременно попросит его остаться на ночь дома.
Сети оставил им немало чистых свитков, и Нен-Нуфер лишь в первые дни просила Асенат писать на глиняной доске. Сейчас они часами сидели под навесом. Нен-Нуфер придерживала края папируса, расправленного на коленях девочки, и Асенат старалась повторить написанные для неё иероглифы, но кисточка дрожала в её руке, не желая слушаться.
— Начинай снова, — успокаивала ученицу Нен-Нуфер.
И вот однажды после этой фразы Асенат вскочила, и Нен-Нуфер с трудом сумела удержать в руках папирус. Вот и первая вспышка гнева будущей царицы! Но нет, это Асенат метнулась к отцу и вновь обезьянкой повисла на его шее, скрестив длинные ноги за обнажённой спиной. Сети виновато улыбнулся Нен-Нуфер и, запечатлев на лбу дочери лёгкий поцелуй, поставил её на землю и за руку повёл обратно под навес, говоря, что желает взглянуть на её успехи. И голос его ещё не стих, а Асенат уже зарыдала в голос и, вырвав руку, бросилась прочь. Сети кинулся за дочерью и поймал её в двух шагах от противоположного края пруда. Асенат рыдала так громко, что ему пришлось кричать, чтобы слова достигли ушей дочери:
— К чему твои слёзы, девочка моя, от них не родятся люди, от них лишь портится цвет лица! Ты уже взрослая, ты не должна плакать.
Нен-Нуфер закусила губу — ни одну ночь не провела она ещё в кровати, охраняя на циновке сон маленькой царицы. Асенат пару раз за ночь просыпалась, чтобы проверить, не ушла ли от неё жрица Хатор.
— Идём, идём, ты покажешь мне, что родилось из твоего пота.
Нен-Нуфер улыбнулась, надеясь, что Асенат поняла шутку отца, ведь это Великий Пта создал остальных богов из своего пота, а их, людей, он создал из слёз. Слёзы, как же много их вытекает из женщин…
— Что это такое?!
Нен-Нуфер вздрогнула, успев забыть, каким резким может быть голос Сети. Только на что он рассердился? Глупо требовать от Асенат чистоты письма в такой краткий срок.
— Ещё раз спрашиваю тебя, что это такое?
Нен-Нуфер вновь вздрогнула. Палец Сети лежал на написанных ею иероглифах. Не могло такого быть, чтобы ему не по силам было прочитать обращение к Богу Ра. Потому Нен-Нуфер молчала, силясь постичь причину его недовольства прежде, чем дать ответ.
— Мы пишем молитву, — начала она робко, но Сети оборвал её:
— Я не слепой! Зачем ты учишь Асенат священным письменам?! Я восхищён твоим умением писать много больше, чем танцем, ведь даже царские писцы, прошедшие вашу школу, не в силах написать подобное! Только зачем ты доводишь до слёз мою дочь, уча тому, что ей никогда не потребуется!