Нен-Нуфер прижала руки к груди, чтобы унять растёкшийся внутри страх.
— Я не думала, что царице дозволено писать иератическим письмом, мой господин.
— А, по-твоему, царица должна расписывать энсеби гробницу?! Я лучше пошлю туда тебя!
Сети схватил папирус и швырнул в пруд. Нен-Нуфер в страхе попятилась, но тот больше не сказал ни слова и, схватив за руку всхлипывающую дочь, зашагал к дому. Нен-Нуфер растерянно глядела им вслед, но только отец с дочерью исчезли из виду, рухнула на колени и потянулась за папирусом — только ухватить не могла. Нельзя оставлять священные письмена в воде — только пруд слишком глубок для неё, а помощи искать неоткуда. Своим криком Сети распугал всех слуг. Однако Нен-Нуфер заметила в углу навеса опахало. Она схватила его и вернулась к воде — только бы зацепить им край свитка и подтащить чуток к берегу, а там уж она дотянется рукой. Ну ещё немного, ещё… Колени скользили по мокрой плитке, но папирус оставался слишком далеко. Но тут его перехватила другая рука и, обдав Нен-Нуфер брызгами, вытащила на берег вместе с опахалом.
— Прости меня.
Сети остался лежать подле неё на животе, уткнувшись подбородком в мокрую плитку. Концы головного платка плавали по воде, но он не обращал на них внимания, а потом вдруг потянулся вперёд и подтащил к берегу лотос.
— Прости меня, — Сети тяжело вздохнул, и Нен-Нуфер взяла протянутый цветок. — Я потерял контроль. За одно то, что ты сумела одеть Асенат в платье, я должен целовать твои сандалии.
Нен-Нуфер хотела сказать, что в том нет её заслуги. Просто в короткой юбке трудно удержать на коленях папирус, но Сети не ждал ответа. Он вскочил на ноги и начал стряхивать с папируса воду.
— Как мне замолить перед Ра свою вину? — спросил Сети слишком серьёзно, и Нен-Нуфер поспешила встать с ним рядом. Мокрая ткань прилипла к бёдрам, но она не стала одёргивать платья. Сети не глядел ей на ноги, он не сводил глаз с её губ, но она не знала, что сказать.
— Я просушу папирус и допишу молитву, и тогда мы сможем прочесть её вместе на рассвете.
Сети покачал головой.
— Я не могу остаться на ночь. Энсеби за ужином слишком налегает на вино, и я единственный, кто в силах поднять его до восхода солнца.
— Ты не должен говорить мне подобное, — остановила его Нен-Нуфер, но Сети осторожно коснулся её запястья и продолжил всё так же тихо:
— Я говорю тебе это, чтобы ты простила мне несдержанность. Слишком много слёз нынче вижу я в глазах женщин дворца, и не в силах находить их ещё и дома. Я хочу, чтобы вы обе встречали меня с улыбкой.
— Асенат скучает по тебе, мой господин. Очень скучает. Не мои уроки, нет, причина её слёз.
— Я хочу быть с ней, но не могу. Позаботься о ней, как мать. Я знаю, что ты сможешь приласкать её много лучше меня.
— Когда ты придёшь к нам снова?
— Я ничего не могу обещать, но как только энсеби отпустит меня от себя, я сразу же буду у вас.
— Я буду молиться и за Его Святейшество, и за тебя, и за Асенат.
— И за себя. Не забудь молиться за себя, мой прекрасный лотос.
Нен-Нуфер вздрогнула, услышав из уст Сети слова, которые обращал к ней царевич Райя. О, да… В гневе он не преминул напомнить ей о непростительных встречах с его младшим братом. Больше она не потревожит тишины гробницы фараона Менеса, и Райя может молиться отцу, не думая о ней, но она… Она, увы, не в силах не думать о нём, и всякую ночь в её молитвах звучит его имя.
Сети ушёл, и Асенат напрасно прождала отца весь следующий день, и через день, и в последующие три дня Сети не заглядывал домой. Нен-Нуфер, глядя, как девочка старательно выводит на папирусе простые письмена, молила Хатор унять боль фараона. Лишь заступничество богини поможет ему, а вино только сильнее растравит рану. И пусть Амени сумеет отсрочить новый брак фараона, чтобы у этой милой девочки был лишний год насладиться жизнью.
— Ты была во дворце? — Асенат затрясла кисточкой, чтобы та просохла. — Нет? Тогда я отведу тебя туда и покажу самые красивые лотосы, хочешь?
Девочка подалась к ней всем телом, заговорчески щуря глаза.
— Нам нельзя появляться во дворце, пока энсеби не пригласит нас, — ответила Нен-Нуфер достаточно сурово, но напускной гнев не отпугнул Асенат.
— Энсеби ничего не узнает, и мой отец ничего не узнает. Мы пойдём туда, пока они будут вершить суд. Я только покажу тебе царский пруд, и мы побежим обратно. Ты ведь быстро бегаешь, да?
— Быстро, — кивнула Нен-Нуфер, но тут же спохватилась, поняв, что дала девочке ложную надежду. — Но мы не нарушим запрета и останемся дома. Ты покажешь мне царские лотосы, когда придёт время.
Она говорила совсем не то, что думала — в мыслях она уже рисовала себе пруд, скрытый за финиковыми пальмами. Быть может, лотос, оставленный ею в гробнице для царевича, рос именно там…
— Время уже пришло! — Асенат вскочила на ноги, но продолжала шептать. — Сейчас время суда, и даже стража отдыхает в такой час. Это здесь рядом, прямо за оградой. Отчего ты противишься?
Отчего противится? Если Асенат надо прятать лишь от её будущего супруга, то ей страшно встретить в стенах дворца двоих: царевича и Кекемура. Последний, может статься, в отместку за заступничество тут же выдаст их фараону. Хотя откуда ему знать о запрете…
— Ну же, скорее! Пока нас не позвали обедать!
Асенат всё рассчитала верно. Слугам было приказано не приближаться к пруду во время занятий. Здесь в тени они не нуждались в опахалах. И сейчас Асенат раскраснелась не от солнца, а от волнения. Сердце Нен-Нуфер сжалось от жалости — бедняжка просит о немногом, они ведь даже не приблизятся ко дворцу, а если заметят фараона и его свиту, то успеют убежать. Она с крыши успела изучить все тайные тропы царского сада.
И Асенат, видя колебания Нен-Нуфер, схватила её за руку и потянула за собой.
— Скорее!
Вместо ворот Асенат потащила её за пальмы к стене, которая здесь не была слишком высокой. Девочка подтянула к груди подол платья и перекинула ногу. Нен-Нуфер последовала её примеру. И вот две белые тонкие фигуры замелькали среди пальм царского сада.
— Только бы не выпустили собак! — шепнула Асенат на бегу, но на пути им встречались лишь павлины. От их крика закладывало уши, но Нен-Нуфер не могла отвести от дивных птиц взгляда.
— Идём! — Асенат недовольно дёрнула её за руку. — На женской половине они красивее, но сейчас мы туда не пойдём.
Наконец они добрались до пруда. Солнце играло на цветной плитке, и Асенат, опустившись на колени, принялась ловить ладошкой ускользающие светлые пятна.
— Хочешь, я достану для тебя лотос?
И, не дожидаясь ответа, Асенат вновь задрала платье и ступила в воду. Плеск нарушил гармонию садовых звуков, и Нен-Нуфер зашептала:
— Тише!
— Чего ты боишься?
Асенат вернулась с цветком и заправила стебелёк за ухо наставницы.
— Пора уходить, — волновалась Нен-Нуфер.
— Я только покажу тебе изображение лотосов по другую сторону пруда.
Девочка указала на кусты гранатов, за которыми виднелась тростниковая крыша навеса.
— Да идём же! — Асенат схватила Нен-Нуфер за руку. — Не будь такой трусихой! Энсеби ещё час не выйдет из зала суда, и с ним мой отец! Да и что они могут сделать нам? Пожурят да и только!
Нен-Нуфер пожала плечами и поспешила к гранатовым кустам, за тонкими ветвями которых им открылась залитая солнцем площадка. При их появлении из-под навеса вышла бронзовая кошка, но тихий голос тут же позвал её обратно. Сердце в груди Нен-Нуфер остановилось — этот голос она узнала бы из тысячи. Великая Хатор наказывает её за нарушение данного Сети слова встречей с царевичем. Но ведь кусты так близки, ещё можно шагнуть обратно и без оглядки бежать прочь. Только Асенат стояла в полной растерянности. Её не позвать и до неё не дотянуться. Может, девочка сама догадается шагнуть обратно. Но поздно… За непослушной кошкой потянулась рука, перехваченная толстым браслетом, и когда бронзовая красавица скользнула прочь, кресло, скрытое кустами скрипнуло, и Нен-Нуфер увидела сначала сандалии с золотыми бляшками, а потом и самого царевича. Плечи его согнулись под тяжестью яркого воротника, но, заметив нарушительниц своего уединения, царевич выпрямился, и под его пронзительным взглядом на груди Нен-Нуфер задрожала скрытая ожерельем фигурка Исиды… »