— Ты не понимала, что делаешь, а я понимал… — Реза прикрыл глаза и сложил на груди руки.
— Не лежи как мумия! — почти вскричала Сусанна и тут же почувствовала его руки на своей талии.
— Так лучше?
Сусанна молча кивнула, не в силах попросить его просто сесть рядом и закутаться в плед. Ей он больше не нужен!
— Так что с мумией?
— Её больше нет.
— Это я уже слышала.
— Ты её даже видела.
Сусанна опять задрожала, и Реза сильнее прижал её к себе.
— Ты видела её последнюю часть в шприце…
Суслик, он же конченный псих!
— Там был героин, — Сусанна надеялась, что правильно произнесла слово. Надо было сказать «drugs», но хотелось показать себя умной, чтобы он прекратил нести чушь!
— Это Аббас так думает.
Сусанна взглянула в лицо Резы, тот вновь лежал с закрытыми глазами, но продолжал говорить, и речь его, пусть медленная, оставалась достаточно чёткой и плавной.
— Ты слышала про средневековое лекарство, которое готовили из мумий? — Сусанна кивнула, на уроках истории говорили про это средневековое медицинское шарлатанство. — Ну так вот… Не знаю, как мой отец дошёл до такой степени помешательства, но он решил, что это спасёт меня. Откуда он взял рецепт, не знаю, и что в нём, кроме мумии, не знаю тоже… Он колол мне его сам, пока я был маленький, а когда приступы участились, а ему приходилось надолго отлучаться в музей, он научил меня смешивать порошок с кровью скарабеев. Ты ещё меня слушаешь?
Сусанна кивнула, но потом сообразила, что он не смотрит на неё, и сказала вслух «yes, I do».
— В крови насекомых нет эритроцитов, потому она не красная, а немного желтоватая, но в ней тоже растворен дыхательный пигмент — гемоцианин — бесцветный белок. Тебе это не интересно, знаю… В общем, возможно я подсел на шарлатанство, но даже если эта дурь просто успокаивала меня психологически и потому помогала телу снова начать дышать, я обязан жизнью этому фараону. И потому я восстановил все росписи в гробнице, чтобы и он продолжил наслаждаться загробной жизнью. Вот так… Если ты посчитаешь меня сумасшедшим, я не обижусь.
— Как же он насладиться жизнью, когда его тела больше нет?
Суслик, ты действительно задала этот вопрос? Да, с сумасшедшими следует поддерживать разговор, так учат в полицейских боевиках. Разве не так?
— Ну, египтяне, конечно, умели делать мумии, но при этом понимали, что ничто не вечно… Потому клали в гробницу статую умершего. Если с мумией что-то случалось, то Ка переходил жить в статую.
— И потому ты разговариваешь со статуей?
— Нет, — усмехнулся Реза. — Я разговариваю со статуей, потому что долго считал его живым, он — друг детства. Про то, что его тело постепенно перебирается жить в моё, я узнал только перед самой смертью отца. Я его тогда в лоб спросил, что я смешиваю. И когда отец ответил, что толчёную мумию и кровь навозного жука, я назвал его сумасшедшим и сказал, что больше не притронусь к этой гадости. Но во время приступа как-то изменил своё мнение, — Реза усмехнулся. — И всё же у меня хватило ума не рассказать про мумию Аббасу, а уж после смерти отца я крепко держал язык за зубами, чтобы они не отправили меня в Абассею, больницу для душевнобольных.
— А как же брат Сельмы?
— Что? Что брат Сельмы? — Реза вновь начинал злиться, и Сусанна испугалась, что его руки сейчас переломят её пополам. — Я был не в силах больше скрывать проколы в венах. Последние года приступы стали слишком частыми. Я сказал Аббасу, что покупаю у Махмуда героин. Он приходил к нам довольно часто, чтобы Аббас верил моих словам. А я всего-навсего давал Махмуду пару украшений, чтобы он продал, и Сельма бы никогда не отдала за гроши своё тело. Только прошу, не говори ничего Аббасу.
Реза открыл глаза.
— Это действительно была последняя доза. Если оно действительно помогало, то я могу не пережить следующий приступ. Если же нет, то я научусь жить без уколов.
Сусанна с трудом могла дышать, и не только от рук Резы, пережавших ей талию, сколько от спокойствия его голоса. Если в его словах хоть что-то правда, то этот человек открыто с улыбкой смотрит в глаза смерти. Ужас…
— Я тебе ещё один секрет открою.
Реза улыбался, и она попыталась улыбнуться в ответ.
— У меня сегодня день рождения. Потому я хотел, чтобы ты была рядом.
Что? Сусанна еле сдержалась, чтобы не закричать вопрос вслух.
— Я не прошу никакого подарка. Ты не думай. Просто я никогда не отмечаю его. Мой отец боялся считать мои годы, потому что считал каждый прожитый мною день. А тут я решил, что хоть один раз я должен задуть свечки… Возможно, в первый и последний раз. Ты так не думаешь? — Сусанна судорожно кивнула. — Аббас и Латифа бы не согласились, отец их выдрессировал. Но при тебе они будут покладистыми.
Сусанна вновь кивнула.
— Я могу спечь торт.
— Спеки.
Реза улыбался, и Сусанне впервые не захотелось спрятаться от его улыбки.
— Ты хочешь, чтобы я сделала следующий шаг?
Лицо его в миг стало серьёзным.
— Я же сказал, что не беру чужое. Не смей ещё раз предлагать мне себя.
Сусанна сжала губы. Дура, ты можешь нормально строить фразы?!
— Я говорила про продолжение книги, — пролепетала она, чувствуя, как его пальцы скользнули с талии под грудь.
— Тебе понравилось моё продолжение?
— Да, — и она не врала. Его продолжение оказалось очень органичным. — Я именно таким и видела фараона. Вернее Райю… Вернее… Я запуталась…
— Это нормально. Это более чем нормально. Любовь — слишком странная непредсказуемая игра… Однако у тебя изначально в роман заложена неверная идея любви. Это в эпоху сентиментализма решили, что в любви нужно обязательно страдать, и пошло-поехало… Любовные треугольники, жертвы и так далее и тому подобное… Египтяне слишком любили жизнь, чтобы тратить её на страдания. Любовь должна нести свет и радость, а не отчаяние, потому что-то, что ты имеешь в жизни, ты уносишь с собой в вечность.
— А если любовь запретная?
— Запретной любви не бывает. Это снова выдумки современного общества.
— Но жрица Хатор и фараон…
Только договорить Сусанна не успела. Реза поднялся с её колен и скинул плед.
— А с чего ты взяла, что у них любовь? Нен-Нуфер постоянно думает о Райе лишь потому, что он первым поцеловал её. Вот и всё. Если бы ты позволила Пентауру поцеловать её, она бы тут же забыла Райю… Ну, помнила, конечно, — усмехнулся он тут же, — но уже просто потому, что он первый, а не потому что он единственный. Короче, она бы перестала им бредить.
— Я не согласна.
— Потому что ты не египтянка, но ты женщина. Ну скажи — ты ведь помнишь свой первый поцелуй, потому что это было в диковинку, но это не значит, что ты не хочешь получить следующий от совершенно другого мужчины. Ну? Разве не правда?
Только бы не облизать губы! Только бы не покраснеть!
— Я не могу ответить, потому что у меня не было первого поцелуя.
Фу, Суслик, ты это сказала!
И Реза сразу откинулся на противоположную ручку дивана.
— У вас в России что, парни слепые?
— Нет, — Сусанна перебрала в голове весь словарный запас. — Просто у нас девчонки зрячие. И я… Я не бываю в местах, где целуются просто так.
Реза кивнул и прошептал:
— У Лавры очень красивый некрополь…
И тут Сусанна поняла, что вспыхнула, потому что Реза закрыл лицо ладонями, но она и так видела, как смех сотрясает его плечи.
— Я не хотел… Извини… Больше не буду. Ты собиралась дать фараону ответ?
Реза отнял от лица руки — как же быстро он надевает непроницаемую маску, а ведь хохотал, кажется, от души… Души у него нет, Суслик! Люди, которые одной ногой в могиле, так беззаботно себя не ведут. Он тебе либо врёт, либо… Никакого «либо„нет! Он уже привык к тому, что умрёт. Что тут странного? Да всё странно, Суслик, всё… Хватит! Есть вещи, о которых не стоит думать слишком много. А стоило бы подумать! Например, о паспорте! Пусть о нём думает Аббас. Здесь есть один здравомыслящий человек. Этого более чем достаточно!