— Да разве я обижаю!— заохала Ханифа-апа.— Я ведь по журналу «Здоровье» поступаю — хожу ради сердца своего, укрепляю его, значит. Километр в детсад, километр домой — вот уже и здоровья на целый день. Здоровья ради, детки мои, сама хожу с Рафаэлькой.
Мы были озадачены. Не станешь ведь Ханифу-апу отговаривать от желания настойчиво укреплять сердце ходьбой. Вот и будь после этого тимуровцем... Тут, действительно, ничем не поможешь... Корова нетерпеливо обмахивалась хвостом, склонив голову на бок и явно прислушиваясь к аппетитному дзиньканью подойника. И тогда меня осенило. Я толкнул Костю:
—Слушай, может, корову будем отводить?
—В д...детсад?— ошалело уставился на меня Костя.
—Балда!— разозлился я.— Кто ж корову в детсад водит — на луг, говорю, водить ее надо — пастись. Это тоже ведь отличная помощь.
Не дожидаясь ответа Кости, я наклонился к хозяйке:
—Ханифа-апа, можно, мы корову попасем на лугу?
—А не побоитесь?— улыбнулась Ханифа-апа.— Она у меня неласковая.
Я еще раз глянул в огненный глаз коровы и поежился — свирепый взгляд не обещал ничего хорошего.
—Как звать-то ее?— спросил я и осторожно положил руку на теплый коровий бок. Под рукой дышал вулкан.
—Кисой зову,— улыбнулась Ханифа-апа.
—Так мы попасем?— неуверенно спросил теперь
уже Костя.— Можно?
Ханифа-апа поднялась с табуреточки, подойник был полон.
—Ну что мне с вами делать,— сказала она.— Конечно, не откажу — пасите, коли не можете без этого.
—Тяни Кису за веревку,— велел я Косте.— А я ее хворостинкой угощу, чтобы веселей шагала.
Я взял лозу и хлестнул Кису. Она вздрогнула и грозно наклонила голову.
—Тяни за веревку,— снова завопил я.— Видишь — в меня целит.
Костя потянул за веревку и корова нехотя пошла за нами, искоса поглядывая на меня.
—Ты ее не бей больше,— посоветовал Костя.— Шибко сердитая, с ней шутки плохи. Она и так дойдет.
Так и шли до самого луга. Костя, как бурлак на картине Репина, тянул толстую веревку, а Киса ленивой баржой плыла по проселку. Я нещадно лупил лозой макушки трав, распугивая кузнечиков и стрекоз.
На лугу мы вбили в землю колышек и привязали к нему веревку — пусть Киса теперь погуляет на привязи... Киса вела себя прилично — мирно брила наголо зеленую лужайку вокруг колышка. Припекало. Мы до одури наигрались и набегались. Легли в траву, вдыхая горький и пьянящий ее запах, от которого слегка кружилась голова. Костя сорвал сочную травинку, перекусил стебель и скривился — горько.
—Интересно все-таки получается,— задумчиво расфилософствовался он.— Вот корова ест такую горькую траву, а молоко получается сладкое. Здорово, да?
—Небось, молочка захотел?— поддел я Гришкина.
Костя перевернулся на спину и, заложив руки за голову, устремил мечтательный взгляд в облака, которые скучно брели над нами, словно белые коровы по синему лугу.
—Молочко — это хорошо!— согласился, после долгой паузы Костя. Он резко сел:
—Слушай, а ведь Ханифа-опа не рассердится, если мы немножко молочка попьем. Как ты думаешь?
—А где ты его здесь возьмешь?
—Чудак!— усмехнулся Костя и показал на Кису.— У нас тут по лугу целая цистерна молока бродит.
—Что тебе, дома молока не дают?
—Так то совсем другое дело. А тут — сами...
—Кису, что ли, подоить? А ты когда-нибудь пробовал?
—Не-а,— признался Костя.— Но что в этом особенного — раз и готово!
Я пожал плечами. Честно говоря, иметь дело с Кисой я почему-то не хотел.
—Разве что капельку,— неуверенно выдавил я.— Только, чур — доишь ты.
Костя обрадовался:
—Пошли к Кисе!
Киса возлежала на скошенной губами лужайке и обмахивалась хвостом, как опахалом. Глаза ее были мечтательно полузакрыты.
—Видишь, довольная какая!— шепнул я.— Наелась до отвала и настроение поднялось. А утром была злая, как собака.
Костя кивнул:
—Сейчас и у нас настроение поднимется. - Энтузиазма от его слов я почему-то не испытал.
—Сделай из газеты кулек!— приказал мне Костя, кивая на рулончик, торжественно стоявший у меня в кармане, как свежий букет в вазе. Я подчинился и стал прилежно скручивать газету в мини-ведро. А Костя осторожно потянул за веревку.
—Киса, Кисуля, вставай, маленькая!— заворковал он.
Корова и глазом не моргнула. Не глядя, она метко хлестнула Костю прямо по лицу. Костя отпрянул и продолжал подлизываться к корове:
—Кисуля, подъем! Вставай, Киса!
Он снова потянул за веревку, и Киса послушалась: нехотя поднялась и сонно уставилась на Костю, продолжая при этом болтать хвостом. Костя неуверенно шагнул к корове и издалека погладил крутой бок, приговаривая:
—Смирная... ласковая... хорошая.... послушная...
Костя задабривал Кису, с каждым словом все теснее приближаясь к ней. Наконец он повернулся ко мне:
—Лезь под Кису и подставляй кулек.
—Да ты что?— возмутился я.— Это же корова, а не автомат с газированной водой! Ты что же думаешь — за рог потянешь — и она тебе кулек молока выдаст?
—Не кричи,— зашипел Костя,— без тебя знаю, что не автомат. Лезь, говорю, и подставляй кулек, пока она добрая.
— А ты?— недовольно спросил я.
— Доить буду, непонятно, что ли.
Я ползком забрался под Кису и, подставив кулек, шепнул:
— Готово! Лезь доить.
Костя осторожно полез под нее. Киса с интересом наблюдала за нашими манипуляциями.
—Начали, что ли? — неуверенно спросил Костя. Голос его дрожал.
—Начинай,— обреченно кивнул я.
Костя робко тронул вымя, но, видимо, сделал это совсем не так, как Ханифа-апа. Киса дернулась, дрыгнула ногой — и кулек полетел из моих рук, разорванный в клочья. Мы пулей выкатились из-под рассерженной Кисы и вскочили на ноги. Я мгновенно оценил боевую обстановку. Наше положение было безнадежным — мы проигрывали и в силе и в вооружении. Во всяком случае, ни я, ни Костя не располагали такими крепкими рогами, хотя они у Кисы и были подпилены малость. Киса утратила всякое благодушие и, тяжело дыша, презрительно осматривала нас, явно раздумывая, откуда ударить по врагу. Веревка туго натянулась.
—Сейчас кол вырвет!— крикнул Костя.— Бежим, пока не поздно.
Мы что есть духу припустились, по лугу. Мне казалось, что травы в сговоре с Кисой — они цепко хватали за ноги, словно хотели выдать нас рассвирепевшей корове. Легко вырвав колышек, Киса побежала за нами, а мы, позабыв обо всем на свете, мчались к дому Ханифы-апы. Взбежав на крыльцо, мы забарабанили в дверь:
—Ханифа-апа, Киса бодается!
Вышла Ханифа-апа.
—Я ведь говорила,— заохала она.— С Кисой не всякий сладит.
Она смело вышла навстречу вбегавшей во двор корове. Мы юркнули на террасу и сквозь дверную щелку испуганно глядели на Кису. А она ткнулась головой в передник Ханифы-апы и жалобно закричала:
—Му-у-у-у...
Мне даже показалось, что она хочет сказать: — Му-у-учили меня... Му-у-учили...
Но Киса оказалась благородной коровой — не выдала нас. Ханифа-апа привязала Кису и пошла к нам.
—Что, сыночки, перепугались?.. А я вам сейчас свеженького молочка налью. Подождите — я только Кису подою.
Костя замотал головой:
—Что вы, Ханифа-апа, какое там молочко — я его теперь месяц в рот не возьму!
Я глянул на Кису и удивился: она улыбалась, словно извиняясь за недавнее.
—Разве что по маленькой кружечке, —тихо сказал я — Набегались — аж во рту сухо...
—И Киса пить хочет,— сказала Ханифа-апа.— Надо ей водички налить.
Она взяла пустое ведро, но мы с Костей, не сговариваясь, бросились к Ханифе-апе и вцепились в ведро. Воду Кисе мы несли вдвоем.
После всех приключений с Кисой домой я вернулся под вечер.
—Ты где загулял?— сердилась мама.— Гляди, как отощал: скоро ты будешь не школьник Балтабаев, а испанский идальго Кожа-да-Кости.
—Мы молоко пили,— оправдывался я.— И самсу Ханифа-апа испекла. Вкусную.