удивились и решили поехать.
Мальчишка заулыбался и показал нам свободное место на стоянке.
—Сюда ставьте свои велосипеды... А вы что же, не поверили наклейке?
Я пожал плечами:
—Не знаю... Странно как-то... Фабрика-школа. Разве так бывает?
—А вот так бывает? — дежурный обвел рукой море велосипедов.— Бывает вот так, чтобы вся школа на своих велосипедах приезжала?
—А почему бы и нет?— ответил Сервер.— Велосипеды во всех магазинах продают.
Мальчишка кивнул.
—Продают, верно. Но все эти велосипеды мы купили на деньги, которые сами заработали на нашей школьной фабрике. Три тыщи досок в год — это вам не
шутка!
Вальтер (так звали нашего нового знакомого) повел нас на фабрику, расположившуюся во дворе школы. Под огромными сводами гремели, гудели, пели, ухали и взвизгивали всевозможные станки, молоты, сверла. И всюду у станков и механизмов стояли ребята, ловко управляясь с брусками и рейками, лихо разматывая широкое коричневое полотно линолеума. Четверо мальчишек деловито грузили на машину готовые доски.
—Куда отправляете?— спросил я Вальтера.
—Ясно куда,— покровительственным тоном объяснил он.— Генеральному заказчику, министерству просвещения республики.
Тут подоспел перерыв и нас окружили ребята, забранные в черные фартуки, как в латы.
—Вот,— показал на нас Вальтер.— Из Катта-Каравана приехали. У них доска испортилась.
—Дырки в ней,— виновато сказал я. Вальтер изменился в лице.
—Дырки говоришь? А по чьей вине? Не нашей?
—Да что вы?— испуганно замахал я руками.— Отличная была доска. А Васька Кулаков в нее ножичек бросал на перемене. И другие тоже...
Вальтер развел руками:
—Так и Большой Чимган потихоньку продырявить можно. Да и любую другую гору.
—Погоди, Вальтер!— остановил его мальчишка, фартук которого был густо усыпан стружкой.— Ребята за помощью приехали, а ты их отчитываешь. Надо бы познакомиться сначала.
Он протянул мне руку:
—Латиф.
Скоро мы разговаривали так, словно всю жизнь были друзьями. Мы узнали, что фабрика при школе существует уже пятнадцать лет. Сначала у них был только один станок. Но потом стали набирать силу, появились деньги, станки... Мы смотрели и слушали и все равно не верили своим глазам и ушам. Да только как было не поверить, если на наших глазах в те часы, что мы были здесь, были изготовлены целых пять досок. Латиф, который был начальником смены, разрешил нам постоять у долбежного и сверлильного станка. И грузить на машину готовые доски мы с Сервером помогали. Когда прощались, Латиф сказал:
—Вы не обижайтесь, ребята, но мы не можем вам дать новенькую доску. Да и как вы ее повезете? Не на велосипеде ведь...
Мы смутились.
—И не думайте об этом!— с жаром сказал я.— Мы просто так приехали. Опытом обменяться... В смысле — у вас его подзанять. У нас есть Академия Добрых Услуг, теперь мы знаем, как нужно работать.
—Так-то оно так,— задумчиво протянул Латиф. — Знаете что: мы дадим вам линолеум — увидите, будет доска как новая.
Латиф принес материалы и мы надежно прикрепили их к нашим багажникам — так, чтобы груз не мешал в пути.
—А хотите, приедем как-нибудь и поможем починить?— предложил Латиф.
—Ну вот еще,— застыдился я.— Сами починим, не маленькие. У нас тоже отличный столяр есть. Фархад Камилов. А вы, конечно, приезжайте. В гости...
Я, конечно же, бессовестно соврал про Фархада. Но уж очень мне хотелось, чтобы и у нас был отличный столяр. А собственно говоря, почему соврал? Разве наш президент не старается, не учится? Будет из него супер-столяр — можете быть уверены...
Чайхану мы объехали стороной. Чайханщик, конечно, хороший человек, да и плов тоже сокровище, но ведь надо и самим про совесть помнить.
Нам прислал заявку Азим-ака. Чайханщик... Уже давно мы с тревогой ждали дня, когда неотвратимо придется объясниться с ним по поводу высохших деревьев. Азим-ака уклончиво писал в своей заявке: «Дорогие академики! Надо посоветоваться — как быть с деревьями. Был у нас пустырь без деревьев. Теперь пустырь с деревьями. Непорядок...» Фархад читал заявку вслух, Воронов — наш главный отрядный ответчик за трудовые десанты — все ниже опускал голову. Но ниже земли ее все равно не опустишь, даже если ляжешь.
— Дождался?— зло спросил я, тыча в Воронова взглядом.— Академик недоделанный! Скажи спасибо, что Азим-ака великодушен, как мушкетер. Нас бы, по справедливости, надо шпагой пощекотать за погибшие деревца, а он еще и церемонится. Посоветоваться приглашает — вместо того, чтобы дать каждому из нас по шее.
Собственно, все, что я запальчиво говорил сейчас Юрке, относилось ко всем нам. Помнится, по моей инициативе мы уже болтали однажды на сборе о том, что надо бы смыть это позорное пятно. Но так все разговором и осталось. Так что злиться я мог только на самого себя. Трепачем оказался первоклассным: критиковать — критиковал, а чтобы исправить дело — и пальцем не пошевелил. От такого крикуна пользы мало. А если сказать точнее — и вовсе никакой. Эх, прав был Акрам, говоря о великой пользе личного примера. Ведь я уверен — будь Акрам сейчас здесь, а не в море, он бы, в пику нам, один весь пустырь в сад превратил. Чтоб знали, чем дело от груды слов отличается.
К чайхане мы подошли впятером — я, Юрка, Фархад, Сервер и Стелла. Стелла молодец. Узнала про заявку от Азима-ака и сразу же сказала:
—Я тоже пойду. Разговор предстоит малоприятный и увиливать не имеет права никто из нас.
Завидя нас, Азим-ака вышел навстречу. Я сказал растерянно:
—Здравствуйте, Азим-ака. Вот мы и пришли...
И неожиданно для самого себя выпалил, совершенно дурацки улыбаясь:
—А вам большой привет от брата!
—От брата?— изумился Азим-ака.— Вы были в Газалкенте? А что вы там делали?
—Как это что... Шурпу ели... Знаменитая шурпа. Газалкентская особая!
Азим-ака просиял:
—Да-а. Брат у меня — мастер что надо. Ну, а как его здоровье — не спросили?
—Крепкое здоровье, — заверил я. — Богатырское.
— Ну, а как у него дома?
Я вздохнул. История, похоже, повторялась. И, чтобы не терять времени, одним духом выложил:
—Жена здорова, дети здоровы, корова здорова, настроение хорошее, план по товарообороту выполняется и перевыполняется!
—Молодец!— похвалил Азим-ака.— Я ведь, честно говоря, к сердитому разговору готовился, а теперь и сердиться не могу. Раз у брата хорошо, значит и мне хорошо. Корова, говоришь, здорова? Это когда же он корову успел купить? Неделю назад ее еще не было. Шустрый парень. Что ж, значит, и вправду, все хорошо!
—Хорошо, да не очень,— вздохнул я и кивнул на пустырь с засохшими прутиками.— Думаете, мы не знаем, зачем вы нас позвали. Вон — засохли...
Азим-ака опустил голову, будто это он был виноват в случившемся, а не мы, громко взявшиеся озеленить пустырек около чайханы.
—Наверное, здесь земля плохая,— сказал Азим-ака.— Плодородный слой тонкий, как лепешка — корням не за что уцепится... Знаете что — давайте лучше
разобьем здесь хороший цветник и поставим для стариков две новенькие тахты — посетителей много, не хватает ведь на всех.
—А что будем делать с высохшими деревьями?— спросил я.
—С деревьями?— встрепенулся Азим-ака и ответил уклончиво: — А деревья... Это... Наверное, они мешать будут... Да и засохли они — сам ведь говоришь.
—Ясно, что засохли,— вздохнула Стелла.— Тахта — это, конечно, проще. Ее поливать не надо — так стоять будет. Все понятно — айда, ребята...
Мы пошли выкорчевывать засохшие деревца, и каждый из нас чувствовал в эту минуту, будто несет на себе неподъемный груз. Не глядя друг на друга, мы молча выкапывали засохшие прутики, они гулко откликались на каждое прикосновение лопаты, и в этом бессловесном гуле мы слышали укоризну. Никогда бы не подумал, что это несказанно тяжелое дело — выкапывать погибшие по твоей вине деревца. Как ругали мы себя в эти минуты. Но и запоздалое раскаяние уже ничем не могло помочь — оставалось доводить начатое до конца. Азим-ака, видимо, понял, какое настроение владело нами — подошел и громко стал говорить о том, какой здесь будет чудесный цветник, как будут радоваться поселковые аксакалы, любуясь пышными букетами и восседая при этом на новеньких тахтах, которые мы, конечно же, сделаем сами.