— Вот-вот!— подхватил я.— Так и сделаем. Давайте строить по Васькиному проекту с вашими добавлениями. Это будет ваш с Васькой коллективный проект. Мы даже потом специальную табличку на тахте прикрепим — построена, мол, по особому проекту отца и сына Кулаковых. Пусть аксакалы знают, кто им радость подарил.
Николай Степанович еще раз с сомнением глянул на Васькину мазню и наконец заколебался, улыбаясь, подошел к Ваське и потрепал его за чуб.
—Победил ты, Вась, так товарищи говорят,— в голосе его звучала гордость.— Вот бы не подумал, что и в твоей башке мысли водятся.
—Водятся! Еще какие водятся!— подхватил я.— Он у вас, знаете, какой сообразительный — что хотите придумать может. Такое иной раз придумает, что мы только удивляемся.
Уж тут-то я был честен — от Васьки можно было ожидать чего угодно.
—Сообразительный, говорите? — обрадовался Николай Степанович.— Наконец-то. Давно пора.
—В него только верить надо,— тихонько сказал я и еще тише добавил: — И не лупить! Если можно...
Николай Степанович помолчал, опустив голову. Потом шумно вздохнул и согласился:
—Это можно. Если сообразительный...— И сказал вдруг с жаром: — Я ведь, ребята, столярному делу его обучить хочу. Чтоб не угасло со мной ремесло мое, секреты мои.
—А меня будете учить?— встрепенулся Фархад.— Мы с Васькой вместе у вас уроки брать будем.
—Еще и дневник заведите,— смешался Николай Степанович.— Отметки ставить буду.
—И заведем!— задорно тряхнул головой Фархад.— Заведем ведь, Васька? Заведем, спрашиваю?
—Заведем, если надо,— нехотя согласился Васька, поддаваясь напору Камилова.— У меня запасной есть.
—Неси сюда сейчас же!— потребовал Фархад.— Заполним и сразу же первую тему запишем.
—Какую тему?— насторожился Васька.
—Ясно какую. Только что пройденную. «Генеральный проект тахты для чайханы поселка Катта-Караван» — вот какую. Правильно я говорю, Николай Степанович?
—Факт!— согласился столяр.
—И отметку Ваське поставить не забудьте,— напомнил я.
—Четверку, что ли? — заволновался Николай Степанович.
—А это уж вам решать, педагогу!
— Педагог,— завороженно повторил Николай Степанович. Прислушался и сказал еще раз: —Педагог...
Будто хотел посмотреть со стороны на это внезапное для себя слово.
Когда расходились, Васька вдруг окликнул Фархада каким-то странным голосом. Мы с удивлением глянули на Кулака и не узнали его. Только что безмерно счастливого Ваську — победителя конкурса — будто подменили. Перед нами стоял совсем непривычный Васька. Он был бледен, губы дрожали.
—Глянь, ребята, Васька мерзнет!— хохотнул Сервер.— От счастья в озноб бросило! Будешь, Вася, знать, как побеждать.
—Вась, ты чего, а?— спросил я, заподозрив неладное.
Кулак сделал неуверенный шаг вперед и молвил:
—Ребята... Фархад… я вам… одну страшную вещь... хотел сказать. Очень важную...
—Так какую все-таки — страшную или важную?— улыбнулся Сервер.
— Ну так говори, коли хотел,— развел руками Фархад.— Что случилось? Может, самоотвод своему проекту даешь? Смотри, не рискуй, а то ведь примем отвод.
И тут случилось и вовсе неожиданное. Васька как-то странно дернулся, тяжело развернулся и, махнув рукой, скрылся за калиткой. Мы переглянулись. Сервер сказал, вздыхая:
—Похоже, перегрелся наш лауреат в жарких лучах славы. Ничего, до свадьбы заживет. Остынет...
Зато наутро Ваську нельзя было узнать. К чайхане он примчался первым, глаза его сияли, прямо излучали радость и нетерпение. Азим-ака, не хуже нас знавший Васькино неуправляемое нутро, пугливо поглядывал на Кулака, невесть отчего крутившегося у чайханы уже с полчаса. Когда подошли и мы, Азим-ака спросил, показывая на Ваську:
—А зачем разбойника позвали?
—Как зачем?— воскликнул я.— Васька у нас — главный архитектор. Он вчера знаете какой проект тахты придумал? Ваши аксакалы закачаются!
—Закачаются?— испугался Азим-ака. — А не упадут с тахты, если она закачается?
Мы рассмеялись.
—Крепкая будет тахта, вы не сомневайтесь. Мы ведь в другом смысле.
По совету Николая Степановича мы подобрали бруски для стоек и широкие доски и понесли их в нашу Академию — строгать.
—Только не попортьте лес!— напутствовал нас Азим-ака.
Наконец-то наш верстак в бывшем сарае Юрки Воронова увидел настоящее дело. Мы по очереди строгали доски и бруски, не давая передыху рубанку. В обед забежал с работы Николай Степанович и придирчиво оглядел все, что было уже готово.
—Грязно... грязно снимаете стружку,— нахмурился он.— Доска — она ласку любит, а вы с нее, как с не любимого чада, три шкуры спускаете. Поглядите, как
это делается,— и он взял рубанок из рук Фархада.
И случилось чудо. Рубанок, который только что ретиво брыкался, давился стружкой и норовил выпрыгнуть из рук, послушно потек по доске, певуче снимая красивую, ровную стружку.
—Р-раз!— подпевал рубанку Николай Степанович.— Р-раз! Р-раз! Р-р-р-р-раз!— провел по всей длине бруска. Вот, теперь совсем другое дело.
Брусок, и правда, стал ужасно красивым.
—Ясно теперь, как струмент в руках держать? То-то же... Ну, я пошел, продолжайте пока.
И мы продолжали. К вечеру остругали все, что захватили. У нас ужасно болели с непривычки руки, сизые мозоли ныли. Но что такое мозоли по сравнению с заготовками? Ерунда на постном масле. Мы долго не хотели расходиться, любуясь аккуратно составленными в угол струганными досками и брусками, бесконечно гладили их поверхности, чтобы убедиться — хорошо ли остругано. Потом пришел Николай Степанович и, конечно же, стал укладывать на верстак наши заготовки — доводить до совершенства.
Скоро сказка сказывается, не скоро тахта делается. Добрая неделя ушла у нас на то, чтобы сначала отполировать до блеска заготовки, потом, по совету Николая Степановича, выпилить из фанеры узорчатые украшения для спинок и, наконец, собрать две тахты. О, это была для нас торжественная минута. В субботу в полдень обе новенькие, сияющие светло-зеленой краской тахты красовались у чайханы. Пришедшие в обед в чайхану аксакалы поглаживали белые бороды и цокали, качали головами, любуясь нашим подарком чайхане. Мы перетянули ленточками то место, откуда забираются на тахту, Азим-ака положил на обе тахты по ковру и я сказал, обращаясь ко всем, кто пришел в чайхану:
—Дорогие товарищи аксакалы и просто рядовые обедающие! Разрешите торжественно открыть две новые тахты, которые дарит вам наша поселковая Академия Добрых Услуг.
Все зааплодировали, а я, протягивая ножницы растерявшемуся Николаю Степановичу и Ваське, продолжил:
—Почетное право разрезать ленточки предоставляется главному архитектору тахты Василию Кулакову и научному консультанту Николаю Степановичу!
Все снова зааплодировали, а Васька и Николай Степанович на негнущихся ногах потянулись к ленточкам и, волнуясь, принялись неумело жевать их ножницами, силясь перерезать пополам.
—А теперь,— воскликнул я,— просим сюда уважаемых аксакалов!
К нашим новеньким тахтам, улыбаясь, подошли старики — Рахим-бобо, Абдурахман-бобо и ветеран поселкового рудника Мефодий Лукич — дедушка нашего Юрки Воронова.
—Просим вас,— дорогие аксакалы,— еще раз пригласил я.— Смелее.
—Закачаетесь!— засмеялся Азим-ака, вспомнив наш недавний разговор.
Рахим-бобо развел руками:
—Это тахта из «Тысячи и одной ночи». Сказка, а не тахта. Кто, говорите, главный архитектор?
—Вот он!— мы вытолкали вперед смущенного и упирающегося Ваську.
Рахим-бобо почтительно прижал руки к груди и, едва склонившись, сказал:
—Спасибо, урток-товарищ главный архитектор! Аксакалы просят вас оказать нам честь и выпить с нами пиалу кок-чая.
—Кто? Я?— испугался Васька. Рахим-бобо кивнул.