—Вас просим, вас. Пожалуйте с нами на тахту! Оторопевший Васька скинул сандалии, полез на тахту и сел, поджав ноги под себя.
—А теперь и вас просим, уважаемый!— обратился Рахим-бобо к Николаю Степановичу, который тоже был явно не готов к такому повороту событий.
Николай Степанович торжественно ступил на тахту и сел рядом с Васькой. С ними сели аксакалы. Азим-ака принес чай, лепешки и виноград. Рахим-бобо не спеша сделал традиционный кайтарыш — несколько раз наполнил пиалу чаем и тут же вылил его обратно в чайник — чтобы получше заварился. Потом стал разливать чай, а первую пиалу поднес Ваське. Мы сидели на второй тахте, угощаясь чаем и искоса поглядывали на тахту, где аксакалы вовсю хвалили Николая Степановича за воспитание образцового сына, который в будущем, конечно, же, обещает стать гордостью поселка, если уже сейчас носит звание «Главный архитектор тахты...»
Чай был выпит, лепешки и виноград съедены. Мы засобирались домой. Николай Степанович с Васькой молча шли чуть впереди нас, крепкая рабочая рука Николая Степановича нежно и мирно покоилась на Васькином плече.
—Поздравляю!— шепнул я друзьям.— Похоже, сегодня родился новый Васька Кулаков.
Я обернулся к Стелле:
—А помнишь, ты хотела его за борт к акулам бросить — балласт, мол, и толку никакого?
Стелла смутилась.
—Это был другой Васька, Совсем другой.
Я вздохнул:
—Не только Васька — мы и сами были совсем другими. Равнодушными...
Дома я не удержался и рассказал маме о том, как мы в Васькином доме мир поселяли. И все благодаря Азиму-ака. Ведь не будь его заявки на пустырь и тахту — и не получилось бы ничего.
—А вы что же, только по заявкам работаете?— сощурилась мама.— А может, человек из скромности помощи не попросит—тогда как?
—Ты о чем? — насторожился я, почуяв подвох в маминых словах.
— А хотя бы о тетке Марьям. Ваш академик Сервер рядом ходит, а того, что матери помочь надо, упорно не замечает. Одна надрывается.
—Надрывается?— удивился я.— А чего ей надрываться?
—А представь себе, что по вашей милости. Видел у них во дворе гору капусты и моркови? А что за капуста — не задумывался?
—Не...
—То-то и оно... Ну так слушай. Общепит наш с ней договор заключил — капусту на зиму засолить. Она ведь редкая мастерица, про ее капусту все знают. Или
не хотите зимой в столовой хрустящей капустки? Это ведь лучшее в мире лекарство!
—Для школы солит?
—И для школы, и для рабочей столовой, и для больницы — для всех.
Я схватился за голову.
— И что же, на всех одна капусту режет?
—Похоже, что так.
Я даже растерялся, услышав такое. Ну и Сервер! Ну и растяпа! Ведь под самым носом было такое великолепное дело, а упустил, не заметил.
—Еще не поздно,— успокоила меня мама.— Если завтра всей своей академией на капусту навалитесь — мировая будет подмога.
—Еще как навалимся!— пообещал я.— А ты нож дашь? У тетки Марьям на всех нас ножей не хватит.
Мама улыбнулась:
—И нож дам, и доску кухонную впридачу. Похоже, похрустим зимой капусткой, а?
—Конечно, похрустим.
Утром я нещадно отчитывал Сервера, а он беспомощно оправдывался:
—Не думал я, что добрые услуги можно и маме оказывать.
Услышав про наше желание резать капусту, тетка Марьям ужасно обрадовалась.
—А я уж испугалась,— призналась она.— Как школе отказать? Понимаю ведь сердцем — нужна деткам зимой капустка, витаминчики. Но вот как порезать самой эдакую гору?
—Порежем, теть Марьям, все порежем! — заверил ее.— Вот только ребят соберем побольше.
Я вскочил на велосипед и завертел педалями, объезжая одноклассников и объясняя им, почему нужно; срочно спешить к Мамбетову со своим ножом и кухонной доской. Скоро во дворе Мамбетовых творилось что-то невероятное. Васька с Сервером носились к крану и обратно, обмывая лысые капустные головы и спешно принося их к нам. А мы, разложив па тахте четыре огромные чистые клеенки, положили на них наши кухонные доски и весело, застучали ножами. Когда вместо горы капустных голов на клеенке лежала капустная стружка, мы навалились на морковь. Когда начали шинковать, Васька чуть тахту не сломал. Мудрено ли — атаковал капусту, будто ему поручили борцу-тяжеловесу массаж сделать. Ну и намял же он бедной капусте бока! А потом тетка Марьям начала священнодействовать у бочек, одной ей ведомым порядком укладывая в них капусту с морковью и пересыпая все это месиво крупной соляной дробью. В обед все было кончено. Шесть бочек, доверху наполненных нарезанной нами капустой, стояли в погребе. Каждая была придавлена громадным камнем, которые тетка Марьям заставила нас предварительно хорошенько вымыть горячей водой со стиральным порошком.
Каждый из нас был твердо убежден, что вкуснее капусты нет и не может быть на всем белом свете. Вот будет зима — все попробуем и убедимся.
—Неплохо для начала!— сказала тетка Марьям, когда мы прощались.
—А почему для начала?— подняла глаза Стелла.
Тетка Марьям улыбнулась:
—Что ж вы, милые мои, думаете — шести бочек на весь поселок хватит?
А сколько надо?
—Да еще два раза по столько.
—Ясно!— сказал я,— Шесть пишем — двенадцать в уме...
—Так мы же всю капусту порезали!— изумилась Стелла.
—Всю, что во дворе у меня была. А в поле ее, милая, считать не сосчитать. Общепитовцы на той неделе еще машину привезут.
—Правда?— упавшим голосом сказала Стелла.
—Правда, правда!— поспешил подхватить я и, чтобы тетка Марьям не подумала плохого, добавил:
—Вы не думайте, мы еще придем. С радостью. Вы только через Сервера в Академию передайте, когда нужно. Ведь это для всех капуста.
Я обернулся к Стелле:
—Верно говорю, командир?
Стелла театрально развела руками и провозгласила:
—Как обычно...
Ну, и пижонка!
—Читай, в гости зовут,— с этими словами мама протянула мне вечером письмо. Я глянул на конверт и сразу же все понял:
—От бабушки?
—Читай,— скупо ответила мама.
«...А еще,— распутывал я бабушкины закорюки,— хочу повидать дорогого внука своего — Володечку. Очень буду ждать — пусть приедет и погостит».
— Ты что ж, не рад?— удивилась мама тому, что я не принялся тотчас же, как сумасшедший, радостно прыгать вокруг стола.
—Хотеть-то хочу, — уклончиво протянул я.
— Так за чем же тогда остановка?
— Ясно за чем. Академия...
—Ну вот еще, — мама всплеснула руками.— На пару недель отлучишься — ничего с твоей Академией не будет — не развалится. Да и каникулы ведь.
— Каникулы?— удивленно спросил я.— А разве добрые дела в каникулы делать не нужно? — Я усмехнулся: — Непедагогично рассуждаете, товарищ учительница!
За окнами завизжали тормоза, будто на них, как на котенка, кто-то неловко наступил.
—Папа приехал!— встрепенулась Айгуль и побежала отпирать калитку.
Мама вздохнула.
—Послушаем, что скажет отец,— сказала она и, когда папа вошел, протянула ему письмо:
—Вот, Володьку в гости бабуля зовет.
—И отлично!— пробасил папа, забегав глазами по строчкам,— пускай едет. Билет в зубы — и вперед!
Папа обернулся ко мне:
—Рад, небось до смерти?
— До смерти — это уж точно!— саркастически заметила мама.— Видишь ли, добрые дела его держат. Они ведь академики по добрым делам.
Айгуль, конечно же, поспешила подпеть маме:
—Володечка думает, что без него тут все развалится. Пуп поселка...
—Потише ты,— оскалился я.— Сама ты пуп. Папа расхохотался:
—Ну, и академик! Кусачки, а не рот!
—Сама виновата,— с обидой ответил я.
—Ну, так слушай!— Папа поднялся со стула и подошел ко мне.— Ехать надо. Во-первых, бабушка просит. Во-вторых, от красоты города ахнешь еще раз. Это же не город, а учебник истории!— голос папы патетически зазвенел, как посуда в шкафу во время землетрясения.