— Вполне вероятно, возможно, даже распяли вместе с Петром. Трудно себе представить, что кто-то его породы мог стать кем-то, кроме вождя. А все вожди были казнены. Но есть и другая точка зрения.
Синклер показал на череп в мраморной руке Иоанна-Иосифа.
— Вот другая возможность. Одна легенда говорит, что наиболее фанатичные последователи Иоанна отыскали в Риме его наследника и убедили его, что христиане узурпировали его законное место. Что Иоанн был единственным истинным мессией, а Иоанн-Иосиф, как его единственный сын, является наследником престола помазанника. Некоторые говорят, что Иоанн-Иосиф отвернулся от своей матери и своей семьи, чтобы принять учение последователей своего отца. Мы не знаем, где он встретил свой конец, но мы точно знаем, что в Иране и Ираке есть крупная секта почитателей Иоанна, называемых мандеями. Мирные люди, но очень строгие в соблюдении своих законов и в своем убеждении, что Иоанн был единственным истинным мессией. Возможно, они являются прямыми потомками Иоанна, что Иоанн-Иосиф или его наследники закончили свои дни далеко на востоке, отколовшись от первых христиан. И, конечно, теперь вы знаете о Гильдии Праведных, которые претендуют на роль истинных потомков Иоанна, здесь на Западе.
Слушая объяснение Синклера, Морин пристально рассматривала череп. Внезапно ее осенило, и она воскликнула:
— Это Иоанн! Череп — он всегда присутствует в иконографии Марии Магдалины, на всех картинах. Она всегда изображается с черепом, и никто раньше не мог дать мне разумное объяснение этому. Всегда туманное напоминание о покаянии. Череп олицетворяет покаяние. Но почему? Теперь я понимаю почему. Марию рисовали с черепом, потому что она кается в своих грехах перед Иоанном — буквально с черепом Иоанна.
Синклер кивнул.
— Да. И книга. Она всегда изображается с книгой.
— Но это просто могло быть писание, — заметила Морин.
— Могло быть, но это не оно. Мария изображается с книгой, потому что это ее собственная книга, ее послание, которое она оставила нам. И я надеюсь, что оно даст нам возможность проникнуть в тайну ее старшего сына и узнать о его судьбе, потому что мы не знаем о ней. Я надеюсь, что Магдалина сама раскроет нам эту тайну.
Минуту они шли по саду в молчании, греясь в лучах вечернего солнца. Наконец Морин заговорила:
— Вы сказали, что есть другие последователи Иоанна, которые не являются фанатиками.
— Конечно. Их миллионы. Мы называем их христианами.
Морин бросила на него удивленный взгляд, а он продолжал:
— Я серьезно. Взгляните на вашу собственную страну. Сколько церквей называют себя баптистскими? Это христиане, которые впитали в себя представление об Иоанне как об истинном пророке. Некоторые называют его Предтечей и видят в нем того, кто возвестил пришествие Иисуса. В Европе было несколько семей из Династии, в которых кровь Крестителя смешалась с кровью Назарея. Самой знаменитой из них была династия Медичи. Они объединились, причастившись и к Иоанну, и к Иисусу. И наш приятель Сандро Боттичелли тоже был одним из них.
Морин удивилась:
— Боттичелли происходил от обеих династий?
Синклер кивнул.
— Когда мы вернемся домой, посмотрите еще раз на «Весну» Сандро. Слева вы увидите фигуру Гермеса, алхимика, который поднимает свой символ — кадуцей. Его рука сложена в жесте «Помни Иоанна», о котором вам говорила Тамми. В этой аллегории, изображающей Марию Магдалину и силу возрождения, Сандро говорит нам, что мы должны также помнить Иоанна. Эта алхимия — образ объединения, а объединение не оставляет места для фанатизма и нетерпимости.
Морин внимательно наблюдала за ним, все больше искренне восхищаясь этим человеком, который поначалу был для нее такой загадкой. Он был мистиком и настоящим поэтом, искателем духовных истин. Мало того, он был просто хорошим человеком — сердечным, заботливым и, несомненно, очень верным. Она недооценила его, что стало еще более очевидно после сказанных им последних слов:
— По моему мнению, отношение к прощению и терпимости — это краеугольный камень истинной веры. За последние сорок восемь часов я начал верить в это глубже, чем когда-либо раньше.
Морин улыбнулась и взяла его под руку, и они пошли назад через сад. Вместе.
Ватикан, Рим
29 июня 2005 года
Кардинал Де Каро закачивал свой разговор по телефону, когда дверь в его кабинет распахнулась. Поразительно, что церковный деятель такого высокого ранга, как епископ О’Коннор, все еще не понял, какое незначительное положение он занимает здесь, в Риме, но этот человек вел себя крайне невежливо. Де Каро все еще не был уверен, было ли причиной подобного поведения чистое тщеславие или же полная утрата чувства реальности со стороны О’Коннора. Возможно, и то и другое.