Клавдия Прокула услышала только короткий приказ Иуды: «Пока никаких посетителей». Но, когда дверь открылась, ей удалось мельком увидеть, что происходит в комнате. Она видела Смедию на ее смертном ложе, побелевшую и бездыханную, окутанную дымом ладана. Рахиль сидела рядом с ней, держа безжизненную руку своего ребенка, голова ее склонилась под бременем глубокого горя. Женщина в красном покрывале назарейской священницы стояла рядом с Рахиль, воплощение силы и сострадания в этой трагической обстановке. Иаир, которого Клавдия знала, как гордого и сильного человека, распростерся на полу у ног Исы Назарея. Он умолял назарея исцелить его дочь.
Позднее, когда волнения той ночи улеглись, Клавдия рассказала о своем первом впечатлении от Исы.
— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного, — говорила она. — Один взгляд на него наполнил меня ощущением спокойствия, как будто я находилась в присутствии самой любви и света. Даже в этот краткий миг я поняла, кто он — что он больше, чем человек, что все мы вечно благословенны, ибо находились рядом с ним эти несколько секунд.
Дверь не закрылась, как ожидала Клавдия. Иуда склонился к убитому горем Иаиру, а стражник у наружной двери был слишком зачарован происходящим, чтобы выполнять свои обязанности. В полном оцепенении Клавдия наблюдала, как Иса подошел к кровати. Он посмотрел на женщину в красном, которая, как позже узнает Клавдия, была его женой, Марией Магдалиной, потом положил руки на плечи Рахиль. Назарей что-то прошептал ей на ухо, и впервые Рахиль подняла голову. Потом Иса склонился над девочкой и поцеловал ее в голову. Он взял руку Смедии в свои руки и, закрыв глаза, стал молиться. После долгой минуты молчания, когда все в комнате затаили дыхание, Иса повернулся к Смедии и сказал:
— Встань, дитя.
Клавдия не могла вспомнить, что произошло потом. Это было похоже на странный сон, который нельзя потом вспомнить в точности. Девочка сначала медленно пошевелилась, потом села и позвала свою мать. Рахиль и Иаир с криком бросились обнимать свою дочь. В этот же момент Клавдия упала на колени, а толпа хлынула вперед. Вокруг дома возник хаос. Последователи назареев и друзья семьи одобрительными возгласами встретили чудо воскрешения Смедии. Но слышались и язвительные замечания, и свистки со стороны фарисеев и противников назареев, которые обвиняли Ису в богохульстве и называли его черным магом.
Клавдия была в панике. Ее с греком вытолкнули из дверного проема, и нахлынувшая толпа вынесла их наружу. Пило был безнадежно болен, и она знала, что он может умереть прямо здесь, на ступенях дома Иаира. Было рискованно, даже жестоко приносить Пило сюда, когда он мог испустить свой последний вздох спокойно, в своей собственной постели. А сейчас все оказалось напрасным. Назарея обступили его последователи, и Клавдия не могла дотянуться до него.
Но когда Клавдию покинула всякая надежда, она увидела стоящую в толпе Марию Магдалину. Какая-то пить протянулась тогда между ними обеими, мистическая связь между матерями, переживающими трудные времена. Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, потом взгляд Марии Магдалины переместился на ребенка, лежащего на руках у грека. Молча, Мария положила руку на плечо Исе. Он остановился, обернулся, чтобы увидеть, о чем просит его Мария. На миг глаза Исы встретились с глазами Клавдии, потом он улыбнулся ей улыбкой, полной надежды и света. Впоследствии Клавдия так и не могла сказать, как долго это продолжалось, пока ее не отвлек голос сына, который кричал ей:
— Мама! Мама! — Пило выгибался в руках грека. — Опустите меня вниз!
Клавдия могла видеть, как краска возвращается на лицо Пило. Он выглядел снова здоровым и сильным. За какое-то мгновение умирающий сын Пилата и Клавдии полностью поправился. И более того. Когда ноги мальчика коснулись земли, и Клавдии, и греку стало ясно, что нога Пило больше не искривлена. Он шагнул к ней, прямой и сильный.
— Посмотри, мама! Я могу ходить!
Клавдия крепко обняла своего прекрасного мальчика, наблюдая, как удаляющиеся фигуры назарейского целителя и его миниатюрной жены смешиваются с шумной иерусалимской толпой.
— Спасибо, — прошептала она им вслед. И странно, хотя они были уже слишком далеко, чтобы их видеть, она знала, что они услышали ее.
Исцеление Пило вызвало у Понтия Пилата двойственное чувство. Он был рад, что его сын поправился и полностью исцелился. Он был совершенно здоров, чего ни он, ни Клавдия даже не могли себе представить. Теперь ребенок был подходящим наследником для римлянина, мальчик, который мог стать мужчиной и солдатом. Но метод его исцеления беспокоил Пилата. Хуже того, теперь и Клавдия, и Пило постоянно говорили об этом назарее, который был бельмом на глазу как у римских властей, так и у священников Храма.