Клавдия проснулась в холодном поту. Навязчивый сон не выпускал ее из своих щупалец. Она чувствовала, как он клубится вокруг нее в комнате. Она закрыла глаза, но образы остались, как и песнопение, которое звучало у нее в голове. Хор из сотен, а может быть, и тысяч голосов повторял одну фразу: «Распят при Понтии Пилате, распят при Понтии Пилате». В песне, послушно повторяемой голосами в ее сне, было что-то еще, но она не слышала ничего, только эти четыре слова.
Какими бы тревожными ни были звуки в ночном кошмаре, зрительные образы были еще хуже. Видение началось как прекрасный сон, с детьми, танцующими на покрытом травой холме, под весенним солнцем. Иса стоял в середине круга, в окружении детей, которые были все одеты в белое. Среди танцующих и смеющихся детей были Пило и Смедия. Теперь холм заполнился людьми всех возрастов, одетыми в белое, улыбающимися и поющими.
Во сне Клавдия узнала в одном из появившихся людей Претора, центуриона, сломанную руку которого исцелил Иса. Этот человек доверился ей и рассказал о своем собственном исцелении, когда услышал передаваемые шепотом слухи о чуде с Пило. Но когда она поняла, что все улыбающиеся люди в ее сне, души взрослых и детей, были исцелены Исой, пейзаж изменился. Танцующие остановились, небо потемнело, а звук хора становился все громче и громче: «Распят при Понтии Пилате, распят при Понтии Пилате».
Во сне Клавдия наблюдала, как ее обожаемый Пило упал на землю. Последний образ, который она видела перед пробуждением, — это Иса, наклонившийся, чтобы поднять его. Он понес Пило прочь, не оглядываясь на остальных, которые падали на траву вокруг них. Потом она увидела своего мужа, в тщетной агонии кричавшего вслед удаляющейся фигуре Исы Назарея, который уходил, неся на руках безжизненной тело Пило. Молния прорезала небо, когда звук хора сопровождал их вниз по холму.
«Распят при Понтии Пилате».
— Распни его! — Это был новый звук. Не зловещее пение из ночного кошмара, а реальный звук, полный ненависти, идущий из-за стен. — Распни его!
Клавдия встала, чтобы одеться, когда в комнату ворвался раб-грек.
— Моя госпожа, вы должны идти, пока не стало слишком поздно. Хозяин сидит на суде, а священники жаждут крови.
— Что это за крик снаружи?
— Скопище народа. Еще слишком рано, чтобы собралось так много людей. Должно быть, люди из Храма работали всю ночь, чтобы согнать такую большую толпу. Приговор будет вынесен прежде, чем у остальной части Иерусалима будет возможность объединиться ради спасения вашего назарея.
Клавдия оделась быстро и без своей обычной тщательности. Сегодня ее не интересовало, как она выглядит; она просто должна была быть пристойно одета, чтобы появиться перед мужчинами, присутствующими в суде. Когда она взглянула в зеркало, ее поразила внезапная мысль.
— Где Пило? Он еще не проснулся?
— Нет, моя госпожа. Он еще в постели.
— Хорошо. Будь рядом с ним и проследи, чтобы оставался там. Если он проснется, держи его подальше от стен, насколько можно. Я не хочу, чтобы он услышал или увидел что-нибудь из того, что происходит в городе.
— Конечно, моя госпожа, — ответил раб-грек, и Клавдия выбежала из комнаты, чтобы выполнить самую главную миссию в своей жизни.
Клавдия Прокула сделала все возможное, чтобы скрыть свое отчаяние и отвращение, когда вступила во внутренний двор, ставший временной судебной палатой. Пилат сделал эту уступку первосвященникам, которые не могли войти в официальные римские помещения, не рискуя оскверниться на Пасху. Это место было закрытым и частным, недоступным толпе, собравшейся за стенами. Пилат велел принести свое кресло и сел на возвышении на место римского судьи. Позади него стояли двое верных стражников, голубоглазый Претор и грубый человек, который не нравился Клавдии, по имени Лонгин. На помосте по одну сторону от Пилата стояли Анна и Каиафа, по другую — представитель Ирода. Подозрительным выглядело отсутствие представителя Храма, Иаира.
На полу перед ними, связанный и истекающий кровью, стоял Иса Назарей.
Клавдия посмотрела на Ису из-за занавеси. Казалось, он почувствовал ее присутствие прежде, чем увидел ее. На миг, который показался вечностью, их глаза встретились, и Клавдию охватило то же самое ощущение чистой любви и света, которое она почувствовала той ночью, когда был исцелен Пило. Она не желала отвести взгляд или лишиться теплоты, которую излучал это человек, стоявший перед ними. Как могли другие не ощущать этого? Как могли они находиться в этом закрытом пространстве и не видеть яркого солнечного света, который исходил от этого святого существа?