В то время когда женщин описывали в соответствии с их родственными связями, Мария Магдалина не называется в Новом Завете чьей-то женой, и уж тем более супругой Иисуса. Один этот факт заставляет ученых решительно утверждать о невероятности идеи брака между Иисусом и Марией. Но это же создает еще одну загадку, потому что она — единственная женщина в четырех Евангелиях, которая называется как личность сама по себе. Она — отдельный персонаж, что указывает на то, что ее имя должно было быть легко узнаваемым для людей в ее время и сразу после него. Я считаю, что запутанные родственные связи Марии как женщины благородного происхождения, вдовы и невесты представляли собой проблему. Было бы трудно и даже политически неправильно пытаться определить личность Марии с точки зрения ее отношений с мужчинами. В результате она стала известна под своим именем и титулом — Мария Магдалина.
Далее, иконография Магдалины всегда приводила меня в недоумение. Несмотря на загадочную природу ее легенды, она превратилась в один из самых популярных сюжетов для великих художников Средневековья, Возрождения и эпохи барокко. Существуют сотни портретов Марии Магдалины, начиная с произведений итальянских мастеров, таких как Караваджо и Боттичелли, и заканчивая современными европейскими художниками, такими как Сальвадор Дали и Жан Кокто. Одна общая нить проходит через совершенно разные портреты Магдалины; она все и снова изображается с одними и теми же атрибутами: черепом, олицетворяющим покаяние, книгой, символизирующей Евангелия, и алебастровым кувшином, который она использовала, чтобы помазать Иисуса. Всегда она носит красное — традиция, уходящая корнями далеко в историю и, как принято считать, говорит о ней как о блуднице.
Но сейчас я верю, что иконография связана с тайной версией этой истории, которая подпольно сохранялась в Европе. Череп для меня — это явное изображение Иоанна, за которого она должна всегда нести покаяние. Книга — это либо напоминание о ее собственном Евангелии, либо о труде Исы, Книге Любви. А красное одеяние или покрывало символизирует ее царский статус в назарейской традиции. Я всем сердцем верю, что многие великие художники и писатели Европы разделяли «ересь» Марии Магдалины — и то богатое наследие, которое она оставила на континенте.
На этом пути нерассказанные истории других героев и антигероев Нового Завета раскрываются в ошеломляющих деталях. На этих страницах читатель найдет очень отличающуюся от общепринятой — и я надеюсь, очень человечную — интерпретацию роли печально известной Саломеи. Иоанн Креститель выступает как совершенно другой человек, когда на него смотришь глазами Марии Магдалины и тех, кто почитал ее 2000 лет. Я горячо надеюсь, что читателю не покажется, что я была слишком резка в подобном изображении Иоанна. И Мария, и Иса повторяют снова и снова, что Иоанн Креститель был великим пророком. Я также верю, что он был человеком своего времени и своего места, человеком, бескомпромиссно преданным своему закону и непоколебимым в своем сопротивлении реформам. Хотя я определенно не первый — и не последний — писатель, который предполагает существование соперничества между последователями Иоанна и Иисуса, я сознаю, что идея о том, что Иоанн был первым мужем Марии, многим покажется шокирующей. У меня ушли годы, чтобы проработать это откровение, прежде чем я была готова писать об этом. Наследие Иоанна через его сына от Марии Магдалины еще проявит себя в моих будущих книгах.
Во время работы над книгой я буквально влюбилась в апостолов Филиппа и Варфоломея. Если смотреть глазами Марии, они были необыкновенными героями. Петр начал обретать для меня образ, который был далек от «человека, который отрекся от Иисуса», и еще я разработала новый взгляд на Иуду и его вечно трагическую роль в Страстях Христовых.
Возможно, больше всего меня взволновала выплывшая на свет информация, касающаяся Понтия Пилата и его героической, разрывающей душу в своей скорби жены, римской принцессы, известной как Клавдия Прокула. Существуют каталогизированные документы в архивах Ватикана и замечательные предания французского королевского дома, которые подкрепляют необыкновенную историю о связи Иисуса с жизнью семьи Пилата, рассказ, который подтверждает его чудеса и объясняет довольно загадочные действия Пилата в Евангелии от Иоанна. Я верю, что материал, касающийся Пилата, имеет решающее значение для нового понимания событий, сопровождающих Страсти Христовы, и меня поразило открытие, что в православной традиции Клавдия является святой, как и Понтий Пилат для эфиопской церкви.