«Например, как мистический союз или даже страдание, – подумал он, ощущая рубцы от вериг под грубой шерстяной сутаной. – Покорность – это сухой и тусклый род любви; это не та любовь, которую испытывает любовник. Но, видимо, Бог предпочитает ее, и это не последняя из Его странностей».
– Вы пропустили нашу главную трапезу, – сказал он. – Должно быть, вы сильно проголодались. Я немедленно распоряжусь прислать еду. Хлеб, суп, яйца…
– А можно мне поесть вместе с монахами?
– Да, но… мы ужинаем поздно, и боюсь, последняя трапеза будет скудной.
– Я хочу поесть вместе с монахами, – настаивала девочка.
«В ее возрасте такие вещи кажутся новой игрой, – подумал он. – Монахи и «постный ужин»… лишь спустя годы это станет естественной жертвой для нее».
– Как пожелаете, – вслух произнес он.
Поздним вечером Мария заняла место за длинным столом в трапезной вместе со своей матерью и четырьмя Мариями. Она наблюдала за монахами в рясах, молча преломлявшими хлеб и поглощавшими суп медленными, ритмичными жестами. Рядом с ними движения гостей казались порывистыми и неуклюжими, особенно когда они подносили еду ко рту и пили из деревянных чашек.
Мария чувствовала себя неуютно в обществе других гостей; ей хотелось есть так, как это делали монахи. Она покосилась на свою мать, с аппетитом жевавшую кусок хлеба. Что она думает об этом? Мария попыталась встретиться с ней взглядом, но королева-мать была поглощена собственными мыслями.
«На этом острове нам ничто не угрожает, – думала Мария де Гиз. – Англичане никогда не найдут нас здесь. Но теперь я знаю, что Шотландия больше не может выстоять в одиночку. Битва при Пинки стала последним доказательством: это был конец Шотландии как независимой военной державы. Англичане захватят страну. Мы должны обратиться к Франции и отдаться на ее милость».
Мысль о подобном низкопоклонстве была горькой. Но если она хочет удержать Шотландию для своей дочери…
Она посмотрела на Марию, сидевшую рядом со своими подругами. Девочка внимательно наблюдала за монахами и почти ничего не ела. Ее глаза следовали за каждым их движением, когда они преломляли хлеб и склоняли головы над мисками супа.
«Для нее это лишь приключение, – продолжала размышлять ее мать. – Ночной галоп, прибытие на остров, укрытие у монахов… но для меня это не игра. Все это смертельно серьезно: от моего сегодняшнего решения зависит будущее моей дочери как королевы Шотландии и будущее самой Шотландии.
Но я уже решила: мы отдадимся на милость Франции. Жаль, что кардинала нет рядом, чтобы поймать меня на слове «мы», или я наконец действительно стала шотландкой? Он бы счел это забавным. Но если мне приходится выбирать между Англией и Францией в качестве хозяйки, то я выбираю Францию. Во-первых, это моя родина, а во-вторых, это католическая страна. Моя дочь сама наполовину француженка, так что это правильно… и все будет хорошо».
Мария де Гиз подняла деревянную чашку и сделала большой глоток. Вино было французским. Казалось, все хорошее может прийти только из Франции.
Франция… Ее лицо затуманилось от мечтательных воспоминаний: чудесные осенние дни в семейном поместье Жуанвиль; деревья, усыпанные желтеющей листвой и освещенные лучами низкого солнца; сочный шорох и потрескивание, когда она ступала по уже опавшим листьям; свежий сидр из яблоневых садов; ранние утренние туманы, встававшие в лесу во время кабаньей охоты…
Решение казалось правильным с самого начала. «Странно, – подумала она. – Когда решение абсолютно правильное, оно дается легко и проходит через все мысленные шлюзы. Но если оно ошибочное, его приходится проталкивать силой, а потом всегда остаются болезненные сомнения и раздражающие мысли».
Королева-мать внезапно почувствовала себя невероятно уставшей. «Все кончено, – вдруг решила она. – Дело сделано. Остается лишь уведомить Францию, но это будет просто. Теперь пора отдохнуть: я это заслужила».
Мать и дочь делили спальню настоятеля на верхнем этаже в западном крыле монастыря. Днем брат Томас распорядился выдать высокопоставленным гостям лучшее постельное белье и разложить ковры; августинцы, имевшие менее строгий устав, чем другие монашеские ордена, держали такие вещи под рукой для знатных посетителей.
Глубокой ночью Мария неожиданно проснулась, чего с ней не случалось раньше. Она лежала неподвижно, затаив дыхание, и комната представлялась ей каменным существом, чувствующим и бодрствующим, но хранившим молчание. За окном она слышала шелест листьев и вздохи ветра, но это создавало впечатление не одиночества, а утешительной близости с природой.