...В двадцатых числах октября перевалы Санчаро и Аллаштраху начали закрываться снегом. Там были оставлены заставы – роты, которые периодически менялись. Ни немцы к заставам не могли подобраться из-за огромных завалов, ни наши роты к немцам. Крепчали морозы, гудели по ущельям лавины, и по ночам горели немецкие осветительные ракеты под низкими холодными тучами...
По приказу командующего 46-й армии генерала Леселидзе группа войск Пияшева в начале ноября была расформирована, и подразделения ее отведены в Сухуми, а оттуда направлены на другие участки Закавказского фронта. Оборона перевалов Аллаштраху и Санчаро возлагалась на 2-й сводный полк. Выдвинув к перевалам по батальону и оставив один батальон в резерве, штаб полка разместился в Псху.
Таким образом, подытоживая все, что было рассказано участниками событий, а также документами, можно прийти к выводу, что в обороне перевалов Санчаро, Аллаштраху и Цегеркер принимали участие многие подразделения и части 46-й армии, как те, что являлись в постоянном ее составе, так и те, что сформировавшись из остатков различных отступавших подразделений, вошли в ее состав позже. Трудно тут определить, кому приходилось тяжелее всех. Все зависело от условий и местности, перед которыми оказывались наши бойцы. Одно ясно: храбрецами они были все и потому именно сумели отбросить гитлеровцев от наших гор. В январе 1943 года, когда началось наступление советских войск под Моздоком, закончились боевые действия на перевалах Санчаро и Аллаштраху. Части 49-го корпуса егерей, чтобы не остаться отрезанными, поспешно оставили перевалы и бросились в кубанские степи, 2-й отдельный сводный армейский полк получил приказ: забрать всю боевую технику, взять как можно больше боеприпасов и продуктов питания и в условиях снежной зимы совершить марш через перевал Доу к Сухуми. Для охраны складов в селении Псху оставить роту.
Лишь однажды, очень давно, летом 1920 года, какой-то белогвардейский генерал, спасаясь от наседавших красноармейцев, провел свою часть через этот перевал в полном снаряжении. Но ведь то было летом, а тут зима, и надо тащить в снегу тяжелые пушки и боеприпасы. Приходилось все время пробивать траншеи в снегу и по ним в гору тащить на руках грузы. Очень тяжело пришлось на узком карнизе над пропастью, который и летом страшен. И все-таки бойцы прошли его и вынесли всю технику. Две недели спустя, после заслуженного отдыха в Сухуми, 2-й сводный полк был погружен па пароходы и отправлен в Сочи, где ему предстояло влиться в 133-ю отдельную стрелковую бригаду и составить ее ядро.
Над морем и над горами висел туман, сгущающийся вдали, гулко бились о воду пароходные гудки, накатывались на желтоватый и пустынный берег волны. Бойцы стояли у поручней и смотрели, как медленно разворачивается и уходит берег, как скрываются зыбкие очертания гор, где столько было пережито, что не забудется никогда.
Черноморцы среди скал
Есть в истории защиты высокогорных кавказских перевалов одна страница, которую можно, пожалуй, назвать неожиданной – там воевали моряки Черноморского флота.
То один, то другой участник боев на различных перевалах ронял в разговорах с нами: “Тогда пришли моряки...” Или: “Среди моряков почти все были веселые, певучие ребята...” А Василий Рожденович Рухадзе рассказывал даже, как его батальон вместе с прибывшим отрядом моряков штурмовал высоту под условным названием “Сахарная голова”, и как под лавиной погиб этот отряд моряков – все до единого. Но никто не мог назвать ни одной фамилии моряка, никто не знал, откуда они пришли.
Александр Анатольевич Коробов, бывший командир 815-го полка, говорил нам при встрече в Сухуми, что у него тоже была небольшая группа моряков. Отчетливо помнил он их появление в полку.
– Они пришли в дни, когда обходными тропами немцы зашли в тыл полка. Вооружены они были автоматами о разрывными и трассирующими пулями, гранатами. На каждые десять человек – рация, чтобы можно было действовать, в случае нужды, автономно.
Бой завязался в расположении автоматчиков и продолжался долго – до полного уничтожения врага. Но и наших там погибло много. Мы искали случая отомстить. Вскоре он представился.
С очередным пополнением на Клухорский перевал прибыли моряки – рослые, крепкие и храбрые ребята. Сразу стали проситься на вылазки.
– Ну что ж,– сказал я.– Готовьтесь. Есть одно серьезное дело.
Тайными, не обозначенными ни на одной карте тропами провели сваны моряков прямо в расположение гитлеровцев. Коробов и все, кому было известно об операции, вслушивались в ночную тишину, с минуты на минуту ожидая автоматных выстрелов, разрывов гранат. Но ночь была необычайно тихой и спокойной. Снег мерцал под звездами, сказочно висели над ущельем громады вершин.
– Надо идти спать,– сказал кто-то.– Не вышло, видно, ничего у морячков...
В полной тишине на рассвете вернулись моряки, сбросили с себя окровавленные маскхалаты и, выпив спирт, уснули. А утром у немцев поднялась невообразимая паника. Мистикой казалось чье-то молчаливое ночное вторжение, унесшее множество любимцев Гитлера – баварских альпинистов. Но все стало понятно, когда какой-то унтер-офицер поднял с пола одного из блиндажей короткую, прочную финку. Немцы знали: такие ножи получали моряки, уходившие с кораблей воевать на сушу...
Степан Иванович Голик тоже вспоминает, что в совещании на перевале Доу, перед наступлением на хутор Решевой и селение Псху, в числе других командиров подразделений, влитых в группу войск Пияшева, присутствовал и командир гудаутского отряда моряков. Но фамилии его не мог вспомнить.
– После взятия Псху,– говорил нам Степан Иванович,– немцев мы не могли некоторое время преследовать из-за отсутствия разведывательных данных. Закрепились гитлеровцы в хуторе Санчаро, что в шести километрах севернее Псху.
Моряки по приказу Ппяшева провели разведку боем прямо в хуторе Санчаро, в центре фашистских войск. Им удалось захватить в плен двух немцев, один из которых был рядовым, а другой – обер-лейтенант.
Офицер был высокого роста, родом, кажется, из Штеттина. Пять дней оп не брал в рот пищи и не отвечал на вопросы. Охраняли его в отдельной комнате. Когда за ним приходили, чтобы вести на допрос, и часовой открывал дверь, он вскакивал, вытягивал руку в фашистском приветствии и кричал:
– Хайль Гитлер!
Наконец доложили об этом Пияшеву.
– А ну, приведите его ко мне,– сказал он,– я покажу ему Гитлера...
Пняшев начал допрос, но обер-лейтенант продолжал молчать. Тогда полковник резко поднялся и вынул пистолет. Обер-лейтенант сказал хриплым голосом:
– Дайте воды...
Потом он заговорил и дал весьма ценные данные.
На всех разведчиков-моряков тогда были заполнены наградные листы.
И еще раз, вспоминает Голик, уходили моряки в глубокую разведку, с портативной рацией, переодевшись в форму немецких егерей. Форму нашли довольно быстро, но когда старший группы моряков стал примерять ее на себя, то оказалось, что любые брюки ему по колено, а рукава куртки – по локти. Все мы смеялись до упаду, говорит Степан Иванович, а его друзья-моряки шутили:
– А ты, случайно, не родственник Дон-Кихоту, а, Николай? А может, ты тот самый Геркулес?..
И все же удалось для Николая достать необходимое обмундирование.
Итак, моряки отправились в тыл врага, и до линии фронта пошел сопровождать их, по приказанию Пияшева, Степан Иванович Голик. Раньше разведкой было установлено, что наиболее слабо охраняемым участком немецкой обороны является промежуток между хуторами Агурипшта и Санчаро. Местность там суровая, кругом крутые, труднопроходимые скалы и глубокие каменные трещины с бурными потоками на дне.
Обходным путем ночью прошли они километров пятнадцать, пока не оказались на линии фронта. Все устали, но отдыхать было некогда, к рассвету надо пройти еще почти столько же, чтоб не напороться на дозоры.
Уточнив направление, моряки сбросили ботинки, перешли речку, на том берегу обулись и, помахав Голику рукой, скрылись, растворились в темноте и шуме реки.