2-я АЭ, 8-го Отд. авиаполка, капитан (Брюховецкий). 8 января 1943 г.”
– Так что, как видите,– сказал Вартан Семенович, когда листок снова положен в папку,– факт спасения самолетов был, и в основном рассказ Ильи Самсоновича верен, но некоторые детали он запамятовал, а иные взял из других случаев, которых было очень много. Однако давайте по порядку...
Однажды, как обычно, с нашего аэродрома поднялись два маленьких самолета и, развернувшись, взяли курс на Марухскпй перевал. Путь был знаком до мельчайших деталей и потому летчики, сидя в тесных кабинах, лишь изредка посматривали вниз, на проплывающие назад мелкие, поросшие густыми лесами ущелья Абхазского хребта. Первый самолет вел лейтенант Вартан Симонянц, второй вел младший лейтенант Иван Пеньков. Кстати сказать, он тоже жив, и сейчас работает руководителем полетов на аэродроме в городе Воронеже...
Моторы гудели все натужнее, набирая высоту. За спинами обоих летчиков, в узкой щели фюзеляжей лежали мешки с мукой. Струнные потоки воздуха, поднимавшиеся от реки к хребту, помогали моторам, н летчики думали только о том, чтобы на подходе к гребню хребта набрать запас высоты метров в триста-четыреста, потому что сразу за хребтом струйные потоки резко изменят направление, с огромной силой устремившись вниз. Летчики хорошо знали коварную силу этих потоков, способных буквально втягивать самолеты в глубокие воронки ущелий.
Когда до гребня осталось несколько минут полета и летчики уже потянули на себя штурвалы, чтобы начать набор необходимой высоты, они внезапно заметили неподалеку немецкие самолеты. Ясно было, что немцы пока не заметили наших, но, если не снизиться до предела, непременно заметят и тогда почти наверняка – конец, потому что боя наши “извозчики” принимать не могли. Все вооружение их ограничивалось пистолетами “ТТ” – личным оружием летчиков. Подав соответствующий сигнал Пенькову, Спмонянц начал лететь крадучись, “буквально на животе”, как выразился он впоследствии. Гребень хребта перевалили благополучно, но тут же их потянуло вниз с такой неудержимой силой, что скорость снижения была, по определению Вартана Семеновича, не менее десяти метров в сакунду. Другими словами, это было падение, и, пролетев километра полтора, машина Симонянца плюхнулась в глубокий снег. Иван Пеньков упал чуточку дальше и в стороне.
При падении Симонянц ударился коленом так сильно, что чуть не потерял сознание от боли. Выполз кое-как из кабины, насыпав в противогазную сумку муки, ибо не знал, сколько придется пробыть в одиночестве среди бесконечных глубоких снегов. Хорошо, если наши с аэродрома заметили, как они упали, а если нет? До небольшого лесного аэродромчика, оборудованного силами бойцов и инженеров 810-го полка, было отсюда несколько километров. С поврежденной ногой, в условиях почти полной непроходимости нельзя надеяться на скорое избавление от снежного плена.
Насыпая муку, Симонянц крепко выругал себя за то, что с утра сегодня сделал внушение бортмеханикам.– Много дней те не чистили самолет изнутри, и там было немалое количество продуктов: сухарей, кусочков колбасы...
Бортмеханики вычистили и вымыли машину с тщательностью, о которой теперь лейтенант не мог не пожалеть. Перед тем как ползти к аэродрому, Симонянц бегло осмотрел машину. Она зарылась глубоко в снег, но ясно было, что очень серьезных повреждений избежала.
Его продвижение по ущелью не напоминало ни ходьбу, ни ползание, потому что ни того ни другого сделать в снегу невозможно было. Скорее оно походило на барахтание утопающего, который, однако, с непостижимой последовательностью приближался к цели. Он заметил немецкий телефонный провод, тянувшийся неизвестно куда, и в мозгу мелькнула неприятная мысль: а не к врагам ли попаду? Потом, рассудив здраво, решил, что немцев тут не может быть, они гораздо выше и дальше, а провод, скорее всего трофейный и проведен нашими связистами. Какое-то время спустя в стороне увидел приземистое здание, сложенное из камней и грубых бревен. Взял курс на него и, через полтора часа “плавания” открыл туго поддававшуюся тяжелую дверь. Внутри увидел деревянные полки, печь я голыши на ней. Рядом стояла огромная кадушка. Понял, что попал в баню, построенную нашими бойцами. Усмехнулся: голь на выдумку хитра. Проголодавшись, пожевал муки, смачивая ее во рту снегом, полурастопленным в ладонях.
И снова двигался, утопая в сухом снегу, цепляясь за стволы попадавшихся тонких деревьев, за ветви, свисавшие с лесных великанов. Уже под вечер услышал впереди чью-то речь, слов не разобрал и потому сразу спрятался за дерево, достал из-за пазухи пистолет, стал ожидать, осторожно выглядывая. Вскоре показались какие-то странные фигуры в шинелях неопределенного цвета и фасона, у которых во многих местах виднелись огромные дыры, следы костров. Лица темные и заросшие настолько, что их разглядеть казалось немыслимым. На ногах, когда люди поднимали их для очередного шага, виднелись не то сапоги, не то валенки, подвязанные корой, содранной с деревьев. Фигуры, запыхавшись, остановились совсем близко, осмотрелись, и потом один спросил второго:
– Да разве же их тут найдешь?
Симонянц обрадовался: свои! Вышел из-за дерева и чуть не стал жертвой собственной неосмотрительности – первый солдат вскинул винтовку и клацнул затвором. Едва успел крикнуть:
– Не стреляй, свой я!..
– Тьфу ты, дьявол,– произнес боец, опуская винтовку,– предупреждать надо. А то и до греха недалеко...
Теперь идти было легче по протоптанной бойцами тропке, да и спокойнее. Спросил, видели ли они второй самолет.
– Ага,– ответил все тот же боец,– оп в той стороне. Туда тоже пошли ребята, приведут твоего дружка, не бойся. А что вы везли нам?
– Муку на пироги к Новому году,– пошутил Симонянц. Он ведь знал, что у солдат с хлебом плохо дело, не то что с пирогами. Но боец сказал серьезно:
– Да мучица у нас теперь есть, вот как бы начиночки какой, тогда б и пироги можно.
“Что ж,– мелькнуло в голове Симонянца,– можно гордиться нам, хорошо поработали, если не голодают теперь ребята...”
– Далеко еще?
– Подходим,– ответил солдат я показал огромной варежкой вперед. Там, за редеющими деревьями, виднелись полузасыпанные снегом штабные землянки, слева просматривался знакомый аэродром, точнее – посадочная площадка, на которой их сегодня ждали, у входа в одну из землянок стоял часовой и рядом с ним, набросив па плечи шинель внакидку, невысокий человек с простым русским лицом. Симонянц узнал командира полка, вскинул руку для приветствия, но тот остановил:
– Проходи скорее, грейся. С ногой-то что такое? И как это вас угораздило свалиться?..
В землянке было жарко натоплено, вкусно пахло борщом из концентратов, светим хлебом. Почти сразу дверь открылась снова, и в землянку ввалился Иван Пеньков. Командир полка гостеприимно угощал, улыбаясь замерзшим летчикам:
– Пробуйте, дорогие летуны, это то, что вы нам привозите. Вот только выпить, кроме спирта, ничего не могу предложить...
На другой день Симонянц попросил командира полка перетащить машины на аэродром. Тот не возражал и выделил взвод солдат во главе с офицером. Снова пошли, увязая в снегу, к месту падения машин. Пришли, очистили их от снега, отсоединили от фюзеляжа все, что только было возможно и по частям стали переносить. Особенно долго мучились с фюзеляжами, которые трудно было тащить через горные речки.
Для этой цели строили специальные мостики. Огромные усилия затрачивались также, когда надо было разворачивать фюзеляж между деревьями. Солдаты полушутя-полусерьезно говорили:
– Слушай, летчик, на черта тебе эти обломки? Давай бросим.
Лишь на десятые сутки, а не на первые, как помнилось Илье Самсоновичу, эта работа была закончена. Сложив части машин прямо под открытым небом, Симонянц улетел в Сухуми и там доложил Брюховецкому о случившемся.
Обнимая лейтенанта, Брюховецкий радостно твердил:
– Живой ты, Володя, живой! И Иван живой? Вот здорово!
Отодвинув от себя, посмотрел на щетинистые щеки, на покрасневшие от морозов и бессонницы глаза, проговорил грустно: