Выбрать главу

— Слушай, ты… — с тревогой в голосе спросил Ленька. — Ты не задумал опять что-нибудь… этакое? По второму разу тебя не простят!

С тех пор, как Димка умудрился смастерить самодельный обрез, и даже произвести из него выстрел — всего один, но донельзя «удачный», закончившийся его доставкой в отделение милиции — даже его друзья трепетали при одном намеке, что Димка опять готов взяться за огнестрельные эксперименты. Обрез был и впрямь убойным чудищем — Димка подобрал для ствола трубку такого диаметра, чтобы точненько входили гильзы от строительных патронов, а гильзы эти Димка начинял шариками из шарикоподшипников, получалось помощнее картечи, и с таким оружием можно было не только на медведя пойти, но и на носорога. Димка пошел на… впрочем, об этом рассказано в «Чеках серии 'Д'», и здесь достаточно сказать, что Димке повезло в нескольких отношениях. Во-первых, ему ещё не исполнилось четырнадцати лет — возраста, когда настает полная уголовная ответственность по таким тяжелым статьям, как незаконное хранение и применение огнестрельного оружия. Во-вторых, и самое главное, вся ситуация в конечном итоге обернулась так, что, как выяснилось, Димка сыграл на руку правоохранительным органам, и в милиции спустили его дело на тормозах. Димка отделался двухнедельным исключением из пионеров, «строгачом» с занесением в личное дело и постановкой на учет в детской комнате милиции причем на учет временный, через год его должны были снять с учета, если за ним не будет других проступков. Самой тяжелой потерей для него стала потеря его лаборатории (и, одновременно, электро — и слесарной мастерской), оборудованной им в небольшой отдельной комнатке (Батюшковы жили в одном из последних деревянных домиков, сохранившихся в районе, и, при всех недостатках, типа ветхого водопровода, у их квартиры было одно преимущество — помещений в ней хватало). Разъяренный отец собрал все его колбы, реторты, химикаты и прочее и запер в чуланчике, строго предупредив Димку, что, вздумай тот опять что-нибудь учудить, его выдерут так, что две недели сидеть не сможет.

А местный участковый, дядя Володя, тоже сделал Димке суровое внушение: мол, на этот раз для тебя все обошлось, и поминать не будем, но ещё один подобный фокус — и загремишь у меня на всю катушку, тем более, что до четырнадцати лет тебе уже недалеко.

Вот друзья и испугались за Димкину судьбу, едва услышав про ружейный комиссионный.

— Да не волнуйтесь вы!.. — сказал Димка. — Честное слово, я… я ничего такого, и ружья я разглядывал не для того, чтобы лучше понять, как они устроены, и самому что-то сделать. Я ж понимаю… Но как удержишься, чтоб на ружья не посмотреть? Как будто вы иногда по полчаса в этом магазине не пялились. Тем более, что ружья там обалденные, и с резными прикладами, и с инкрустированными, и со всякими другими красотами… Я потому и не стал ничего вам рассказывать, что знал: вы наверняка подумаете, будто я опять что-то замышляю, и начнете так меня пилить, что я взвою. Иначе бы я сегодня с утра вам все выложил, первым делом… Так вот, стою я, значит, возле прилавка, и рядом со мной мужик ружья перебирает. Одно, другое… И так тщательно. Отмыкает их, в стволы заглядывает… Словом, сразу видно, что дока насчет оружия. И продавец держит себя с ним так уважительно, как держат только с давними и солидными клиентами, почти друзьями. «Да, сказал этот человек, — отменное ружье, только стволы все-таки немного разболтало». «Это поправимо, — сказал продавец, — ведь, все-таки, Кокрилль, не что-нибудь.» Покупатель кивнул и сказал: «Люблю немецкие ружья. Но Кокрилль у меня имеется…» Понимаете, «имеется», значит, он совсем не первое ружье покупает!.. Да, значит… «Кокрилль у меня имеется, поэтому, может, мне стоит подумать насчет этого Макарищева, у него прикладистость как раз по мне…»

— «Прикладистость»? — переспросил Ленька.

(Сейчас бы отец так не спросил: он сам любому объяснит, и что такое «прикладистость», и каковы сравнительные достоинства и недостатки эстрактора и эжектора, и все остальное.)

— Ну да, прикладистость, — кивнул Димка. — Слушай, я ж просто пересказываю, о чем они говорили. Причем, заметьте, мужик рассматривал ружья самые старинные и дорогие. А продавец ему говорит: «Может, вам, Николай Петрович, „пант-ган“ поискать, с Макарищевым на уток не очень сподручно.» А мужик головой покачал: «Нет, „пант-ган“ — это не по мне. С „пант-ган“ любой дурак несколько уток снимет, интерес пропадает, чтобы точно прицелиться.» Ну, в общем, вот так они толковали и толковали — имена, термины всякие, я под конец вообще соображать перестал, и у меня, можно сказать, мозги задымились от попыток въехать в их разговор — а потом этот мужик попрощался и пошел из магазина…