Ленька и Юрка сразу оценили всю важность этих доводов.
— Выходит, произошло нечто чрезвычайное? — проговорил Юрка. — Но что могло произойти, посреди Москвы, а не какой-нибудь Швейцарии, почти через тридцать лет после войны?
— Вот это, ребята, — торжественно, почти патетически, проговорил Димка, — нам и предстоит выяснить!.. Но я вас уверяю, что все это — не просто так… Тс-с! — он поднес палец к губам, потому что Даша как раз возвращалась на кухню.
— Что у вас? — спросила она. — Не стали пить чай? А я проглядела все альбомы — все фотографии есть, ни одного пустого места. То есть, пустые места кое-где оставлены, но фотографии приложены тут же, между страницами, и уже подписи под пустыми местами имеются, чтобы было понятно, какую фотографию куда вклеивать. Так что сожженная фотография — никак не из альбомов!
— В общем, этого и следовало ожидать… — сказал Юрка. — Теперь надо решить, что делать дальше.
— А дальше… — Даша запнулась. — Ребята, вы не останетесь у меня, до прихода папы? Мне страшно одной, потому что, мне кажется, происходит нечто непонятное.
Ребята переглянулись — потом поглядели на настенные «гжельские» часы.
— Бабушка будет волноваться, если я не появлюсь к обеду… неуверенно начал Ленька.
— Так скажи ей, что пообедаешь у меня! Обед есть!
— Сейчас позвоню, — живо согласился Ленька. — И тогда получается, что мы свободны до вечера…
— Ну да, до следующей серии, — кивнул Юрка. — Родители у нас появляются где-то в шесть, и, значит, до семи никто беспокоиться не будет. То есть, до самого вечера никто беспокоиться не будет, но ведь в семь сорок, по-моему — следующая серия, а ещё надо успеть поужинать… Словом, можем торчать у тебя ещё полдня — пока не надоедим тебе так, что ты сама нас выгонишь!
— Вот и отлично! — обрадовалась Даша. — Тогда давайте все-таки выпьем чаю, а пообедаем часа через два. Может, отец к этому времени все-таки появится.
Пока закипал чайник, Ленька позвонил домой и предупредил, что задержится и пообедает у друзей. На этом все посторонние проблемы были решены.
— Значит, никаких следов, что это может быть за фотография и откуда она? — спросил Юрка, когда все уже сидели за столом.
— Никаких! — покачала головой Даша. — Не знаю, что и думать.
— А что вообще ты знаешь об отце? — спросил Юрка. — Ты можешь нам рассказать?
— Ну… — Даша взяла паузу, собираясь с мыслями. — Я знаю, что он попал в Берлин совсем молодым, вместе с родителями. Выехали они довольно поздно, в двадцать шестом или двадцать седьмом году — в один из последних годов, когда выезд за границу был довольно свободным. То есть, если папе сейчас шестьдесят четыре, то ему было семнадцать или восемнадцать лет. Отец говорит, это совпало с назначением дедушки в какую-то советско-германскую комиссию по техническому сотрудничеству, поэтому его родители уехали, не теряя советских паспортов. В Берлине отец закончил медицинскую академию, стал работать врачом. В конце тридцатых, когда стало ясно, что Гитлер готовится к войне со всей Европой, дедушка с бабушкой выехали во Францию, а оттуда чуть ли не в Аргентину, и их след надолго затерялся. Отец остался работать в Германии, и к началу войны ему было… да, тридцать два года. Его должны были арестовать как подданного враждебной державы, но он сумел забрать себе документы своего немецкого приятеля, погибшего под бомбежками, уехал в Дрезден, где его никто не знал, и стал работать в госпитале как Иоганн Штульман. В армию его не призывали, потому что он был очень хороший врач, и такие врачи требовались в тылу. Он всегда любил охотиться, с ранних лет — и всегда в выходные дни уезжал на охоту, бродил по лесам. В последние дни войны у него на излечении находился какой-то крупный чин, то ли из СС, то ли из гестапо, и этот крупный чин проболтался в бреду, в лихорадке, что к приходу советских войск подготовлено полное уничтожение Дрезденской галереи. Отец сумел перейти линию фронта и связаться с нашим командованием — собственно, отец оказался одним из тех людей, благодаря которым гибель галереи была предотвращена. За это он и был удостоен благодарности, а в Москве, когда он вернулся, ему выделили два трофейных «опеля»,один — на запчасти. Потом у него были неприятности, как у всех при Сталине, но его не посадили. Наоборот, его опять отправили за границу, врачом при посольстве. Там он сумел вновь разыскать своих родителей, и устроил так — это было уже после смерти Сталина — что получил назначение в Аргентину. Там он встретился с дедушкой и бабушкой, жил бок о бок с ними больше двух лет, и вернулся в Москву вскоре после их смерти, в начале пятьдесят восьмого года. Почти сразу он познакомился с мамой, женился на ней и родилась я. Мама умерла, когда мне было шесть лет. А отец до выхода на пенсию работал во всяких закрытых «ведомственных» больницах. Вот и все. Интересная жизнь, правда? И папа обещал мне рассказать про неё намного подробнее, когда я подрасту.