- Для него это не будет называться "стукнуть" или "предать", понимаешь? - хмуро сказал Седой. Он сделал паузу, словно придумывая более мягкие формулировки. - По его мысли - ну, по тому, как у него мозги повернуты - лучшим способом помочь другу будет идти к начальству с полным докладом и добиваться расследования. И тогда Дашиного отца в любом случае могут укатать, с ведома начальства он сдавал Эйхмана израильтянам или нет. В первом случае, если с ведома, чтобы побыстрее свернуть официальное расследование, пока от него волны не пошли и высоким людям голов не посносили. Во втором случае, твой отец будет наказан за недопустимую партизанщину, за самовольство, которое, обнаружься оно, могло бы всей внешней политике Советского Союза повредить. Улавливаете? Нам нужен не такой человек, который станет докладывать начальству все, как есть, а такой, который возьмет на себя смелость чуть-чуть скорректировать факты, чтобы все дело выглядело так, будто к поимке Эйхмана твой отец совершенно не причастен. Такой поворот устроит всех, и твоего отца либо выпустят, либо, отбив у похитителей, останутся при твердом убеждении, что с ним пытались свести счеты совсем за другое.
- За что, например? - спросил Ленька.
- За "опели", - ответил Седой. - Такую версию должен предложить по-настоящему старый и верный друг Дашиного отца: что его выследили по этим "опелям" как одного из спасителей Дрезденской галереи - а со спасителями Дрезденской галереи уцелевшие нацисты до сих пор сводят счеты. Не могут пережить, что не дали им эту галерею уничтожить...
- Это если его похитили, - сказал Юрка. - А если арестовали?..
- Тут тоже вариант имеется, - сказал Седой. - И тут, конечно, не скроешь, что Дашиного отца разыскивал "профессор Плейшнер". Но "профессор Плейшнер" - представитель центра Симона Визенталя, а не представитель Израиля. К центру Симона Визенталя, насколько я могу судить по этой книге о Бормане, и наши относятся с уважением, хотя особо о нем предпочитают не упоминать, и даже слегка поругивают за то, что он, делая хорошее дело поимки нацистских преступников, при этом дружит с сионистами. Представитель Симона Визенталя вполне мог навестить кого-то из отставных разведчиков, ради сведений, которые позволят выследить или опознать очередного фашиста. Но главное - эти "опели"-двойники. Точно вам говорю, есть за ними что-то такое... Эх, если бы я знал побольше! Видите, всего одну книгу я вовремя прочел - и сколько всего она помогла нам распутать!
Он опять примолк на некоторое время, обдумывая ситуацию.
- Так кто из четырех? - спросил он наконец, и было не очень понятно, советуется он с ребятами или задает этот вопрос самому себе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
СТАВКИ СДЕЛАНЫ!
- Но кто еще, если не дядя Сережа? - вопросила Оса.
- Давай размышлять, - предложил Седой. - Дядя Коля? По всей видимости, нет. И дядя Володя тоже... Конечно, дядя Коля мог стать врачом твоей мамы, потому что знал твоего папу со времен войны, по работе в тылу врага, и с дядей Володей твой папа мог "случайно познакомится" в охотничьем обществе, чтобы под видом нового знакомства они могли возобновить старую дружбу. Я имею в виду, если требования конспирации и спустя много лет после войны не позволяли им пересечься никак иначе. Но, мне кажется, в обоих случаях все было именно так, как рассказывает твой папа. Выходит, остается дядя Алеша... Прикинем. Если они знакомы тысячу лет, и всегда поддерживали связь, то твой отец должен был общаться с ним и во времена своей активной работы. Разумеется, дядя Алеша мог ничего не знать о том, кем работает твой отец... были они, например, друзьями детства, друзьями со школы... но, скорее, они работали в одной упряжке. Тогда, выходит, дядя Алеша ни в каком не в госплане работал и не на железной дороге. Хотя... Ну да! - обычно сдержанный Седой вдруг подскочил и хлопнул себя по лбу. - Ведь "опели" можно было перевезти только по железной дороге!
- Это может быть и случайное совпадение, - заметил Юрка.
- Конечно, конечно, - Седой встал и принялся расхаживать по кухне. Но я бы сделал ставку на дядю Алешу, как ты его называешь. Кстати, как его полное имя?
- Мурмыкин Алексей Васильевич, - сообщила Даша.
- Немедленно звони Алексею Васильевичу и попроси срочно приехать. Скажи, из-за отцовских дел.
- Ты уверен, что ставку надо делать именно на него? - на всякий случай спросил Ленька.
- Больше не на кого, - ответил Седой. - На "дядю Сережу" - слишком опасно, на "дядю Колю" и "дядю Володю" - бессмысленно. Конечно, я могу и ошибаться, но, мне кажется, мы попадем в самую точку.
- Но чем дядя Алеша сможет нам помочь? - спросила Даша. - Он уже на пенсии, и, вообще...
- Он лучше нас сообразит, - сказал Седой. - Хотя один ход даже я представляю.
- Какой? - спросил Димка.
- Тебе никогда не случалось дневник подделывать? Подпись родителей, там, или двойку зачищать? - осведомился Седой.
- Случалось, - признал Димка.
- Вот тогда и соображай! Это нечто вроде подделки дневника... Хотя, может быть, моя идея - полная фигня, и профессиональный разведчик высмеет меня как последнего идиота...
Ребята переглянулись, возмущенные поклепом, который Седой сам на себя возводил. Ни одна идея Седого не может быть полной фигней, в этом они были убеждены!
- В общем, звони, - кивнул Седой Даше.
Даша послушно прошла к телефону и набрала номер.
- Здравствуйте, будьте добры Алексея Васильевича... А, дядя Алеша, это вы? Да, это Даша Крамаренко. Да, папа до сих пор не появлялся, и я очень волнуюсь. Тем более, что здесь оказалось... В общем, вы не могли бы подъехать? Да, чем быстрее, тем лучше. Ну, дело в том, что... Не знаю, как объяснить. Если вы приедете, то сами все увидите - и узнаете. Спасибо большое, я вас жду.
- Молодец! - похвалил Седой, когда Даша положила трубку. - Я забыл предупредить, что тебе надо было сказать: мол, свалился на голову какой-то иностранец, требовал встречи с отцом, и ты подозреваешь, что отец слинял, чтобы не встречаться с этим странным гостем. И хочешь знать, как себя вести, если этот иностранец опять объявится... Но это можно и лично ему сказать, когда он приедет. А так, все нормально... А вот ордена мы уберем. Насчет Героя Союза дядя Алеша, наверно, знает, а вот про израильскую награду даже ему знать не обязательно, я так понимаю. И вообще, все восстановим, как было.
И вот, пока ребята расставляли назад по полкам аргентинские безделушки, открытки и книги, убирали по ящикам серванта проспекты авиакомпаний и другие бумажки, не имеющие ценности, но приятные как память о поездке, Седой убрал коробочки с орденами в тайник за ящиком письменного стола, уложил в конверты "Аргентина" и "Средства" все вынутые бумаги, конверты положил в ящик точно так же, как они лежали в нем прежде, задвинул ящик и куском проволоки запер его.
- Вот так!.. - и окликнул Дашу. - Когда приедет дядя Алеша?
- Я думаю, минут через пятнадцать-двадцать, - ответила девочка. - Он не так далеко живет. Да я в окно его машину увижу, когда он будет во двор заезжать.
Она устроилась у окна кухни, и трое друзей - вместе с ней. А Седой заходил по кварире, руки в брюки, насвистывая очередной мотивчик, потом запел себе под нос, подражая хрипловатому голосу Высоцкого:
Я рос как вся дворовая шпана,
Мы пили водку и орали песни ночью,
И не любили мы Сережку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен.
Сидим раз у Сережки Фомина,
Мы у него справляли наши встречи,
И вот о том, что началась война
Сказал нам Молотов в своей известной речи...
Седой подмигнул своему отражению в зеркале и вывел последний куплет:
С победою пришла моя страна,
Как будто с плеч упали тонны груза,
Встречаю я Сережку Фомина,
А он - Герой Советского Союза!..
Допев, Седой продолжал стоять перед зеркалом, созерцая свое смутное отражение так, будто это отражение было Сережкой Фоминым, а сам он - героем песни, дивящимся, что Сережка, про которого все были уверены, что отец-профессор отмажет его от фронта, не только пошел на фронт, но и воевал так, что Героем Союза сделался - можно сказать, всей знакомой шпане нос утер!
И хмурился он, как будто увидел в этом темном отражении - солнце как раз сместилось, и зеркало оказалось в самой тени - нечто очень важное.