Беатрис посмотрела на Амалию. У той из глаз текли слезы. Беатрис вытерла их ладонью, и ей самой тоже захотелось заплакать. Но она не смогла.
— Вы как-то раз упоминали об одной книге…
— Пока еще не время. Но ты ее увидишь. Поверь мне: позднее ты все поймешь.
Часы пробили полдень. Амалия напомнила Беатрис, что ей нужно поторопиться, если она не хочет опоздать на урок латинского языка. Хотя бой часов нарушил их особенное, почти магическое единение, жизнь, как всегда, текла своим чередом, словно в ней не было места никаким эмоциям — а может, в ней не было места вообще ничему.
Амалия поспешно встала и снова принялась застилать кровать.
Беатрис взяла накидку, чтобы защититься от холода, и направилась к выходу, довольная тем, что Амалия теперь стала важной частью ее души, заполнив собой ту зияющую пустоту, которая образовалась там стараниями других людей.
Беатрис шла на занятие по латыни, осознавая, что должна как можно лучше изучить этот язык, который она все еще недостаточно хорошо знала для выполнения поставленной перед собой задачи.
Казармы, в которых жили королевские стражники, примыкали с северной стороны к воротам Конде-Дуке и занимали несколько кварталов в том районе Мадрида, где находились в основном дворцы и монастыри. В казармах жили и обучались военному ремеслу внушавшие всем страх королевские гвардейцы — лучшие солдаты во всей армии. На них возлагалось обеспечение безопасности королевской семьи.
Сформированная в основном из иностранцев — а точнее, выходцев из Фландрии, — королевская гвардия вызывала уважение у части испанцев и неприязнь у остальных, недовольных тем, что после воцарения в Испании династии Бурбонов власть в стране постепенно переходила в руки иностранцев.
Этим утром алькальд Тревелес вез капитану королевской гвардии приказ, подписанный главой испанского правительства маркизом де ла Энсенадой. Приказ предписывал командиру гвардейцев сформировать и предоставить в распоряжение алькальда двадцать патрулей по шесть человек в каждом, чтобы они прочесали весь Мадрид и разыскали двух цыган — Тимбрио и Силерио Эредиа. Эти двое являлись главными подозреваемыми в убийствах Кастро, герцога де Льянеса и альгвасила инквизиции, а также гибели множества людей во дворце Монклоа.
У Тревелеса только что состоялась очередная из его ежедневных встреч с де Сомодевильей, на которую он приехал прямо с места последнего преступления, то есть из резиденции Верховного совета инквизиции.
Де ла Энсенада — в отличие от королевского исповедника Раваго — был склонен согласиться с Тревелесом в том, что, по-видимому, именно цыгане были истинными виновниками всех этих преступлений. Узнав, что расследование дало первые результаты и что алькальду уже известны имена и характерные приметы подозреваемых цыган — хотя их до сих пор так и не удалось задержать, — маркиз заявил, что полностью доверяет Тревелесу, и выразил готовность оказать поддержку в организации поимки подозреваемых. И де ла Энсенада, и Тревелес прекрасно понимали, что им необходимо уже в ближайшее время доложить королю хотя бы о каких-нибудь результатах — пусть даже эти результаты и будут не очень значительными.
Тревелес заметил, что убийство альгвасила имеет те же самые характерные признаки, что и убийства Кастро и герцога де Льянеса: ярко выраженную ненависть к жертве, использование бросающегося в глаза символа — на этот раз уже нового, — а также серьезное повреждение трупа. Хотя алькальд мало что знал о цыганских традициях и ритуалах, он не сомневался, что цыгане вполне способны совершить столь бесчеловечные преступления, потому что их обычаи и законы были архаичными и примитивными и почти все они основывались на праве мести.