Выбрать главу

— Оставьте этот сундук, — сказала Розамонда, когда доктор запер дверь. — Это обязанность моей горничной; впрочем, я думаю, ей ничего не останется делать; вы все привели в порядок. Подите сюда, сядьте вот здесь и отдохните. Посланный доктора сказал мне, что ваша госпожа знала моего отца. Я думаю, это было уже очень давно, по крайней мере, меня тогда еще не было на свете. Мне вдвойне приятно принять от нее услугу, потому что она сделана из уважения к моему отцу. Но вы не могли питать подобного чувства; вы пришли ко мне единственно из доброго желания помочь мне. Подите сюда, мистрисс Джазеф, сядьте возле меня.

Мистрисс Джазеф закрыла сундук и подошла к постели; но лишь только Розамонда заговорила о своем отце, она проворно отвернулась и отошла к камину.

— Подите сюда, сядьте возле меня, — повторила еще раз Розамонда. — Что вы там делаете? — прибавила она уже нетерпеливо.

Фигура новой няньки опять появилась в полусвете, падавшем из окна.

— Уже стемнело, — сказала мистрисс Джазеф, — пора закрыть окно и опустить штору. Я запру, мэм.

— Да, окно заприте, но не опускайте шторы. Я люблю сумерки. Весь этот вид напоминает мне мое детство и наш старый дом в Корнуэлле. Знаете ли вы что-нибудь о Корнуэлле, мистрисс Джазеф?

— Я слышала, — на первом слове мистрисс Джазеф запнулась. Она старалась запереть окно, которое, кажется, не хотело ей повиноваться.

— Что же вы слышали?

— Я слышала, что это дикая, скучная страна, — отвечала нянька, все еще занятая окном.

— Вы, кажется, не можете запереть окна? — спросила Розамонда. — Оно запирается очень легко. Оставьте, я позову горничную. Я хочу, чтоб она убрала мне волосы и приготовила одеколон с водою.

— Я уже заперла окно, мэм, — сказала нянька, отвернувшись от окна. — Если позволите, я приготовлю одеколон и уберу вам волосы, вам незачем звать горничную.

Мистрисс Фрэнклэнд приняла это предложение, считая свою новую няньку самой странной женщиной в свете. Между тем как мистрисс Джазеф приготовляла одеколон, на дворе совершенно стемнело, и комната наполнилась темными тенями.

— Вы бы зажгли свечу, — сказала Розамонда.

— Благодарю вас, мэм, — торопливо отвечала Джазеф. — Я вижу.

Окончив эту работу, она начала чесать Розамонду, причем сделала два или три вопроса, которые очень порадовали Розамонду, доказав ей, что ее новая нянька умеет говорить, не дожидаясь, чтоб ее вызывали на разговор.

— Вы, пожалуйста, не удивляйтесь тому, что я вам скажу, мистрисс Джазеф, — сказала Розамонда, когда волосы ее были заплетены и убраны. — Я немного странная женщина. Вы прекрасно чесали, но все время, как вы держали в руках мои волосы, в голове моей являлись самые странные мысли. И право, это так, знаете ли, два или три раза, как вы наклонялись ко мне, я думала, что вы хотите поцеловать меня. Говорил ли вам кто-нибудь такие глупости? Но я вам наперед говорю, что во многих отношениях я такое же дитя, как вот этот; — она указала на сына, который все еще спал самым сладким сном.

Мистрисс Джазеф не отвечала. Пока Розамонда говорила, она отошла от постели за одеколоном и, возвратись, остановилась так далеко от постели, что Розамонда серьезно начала думать, не обидела ли она ее своей излишней откровенностью. Чтоб убедиться в этом, она заговорила о своем ребенке. Ответы мистрисс Джазеф успокоили ее; но в ее дрожащем голосе, нежном и кротком, слышалась затаенная, тяжелая грусть.

— Вы, должно быть, очень любите детей, но ваша любовь какая-то грустная, печальная, — сказала Розамонда, воображавшая, что ее ребенка должны окружать такие же веселые и счастливые лица, как она сама. — Вы, — продолжала она, — вероятно, понесли тяжелую потерю. Были ли у вас собственные дети?

При этом вопросе мистрисс Джазеф, не говоря ни слова, так тяжело опустилась на стоявшее возле нее кресло, что ножки его затрещали. Голова ее упала на грудь, щеки пылали, уста двигались и пальцы шевелились с необыкновенной быстротою. Боясь потревожить ее, мистрисс Фрэнклэнд ничего не сказала, когда она порывисто наклонилась к ребенку и поцеловала его, причем с ее щеки скатилась слеза на щеку ребенка.

В комнате стало еще темнее; но мистрисс Джазеф не думала зажигать свечу, хотя она стояла перед нею. Розамонда чувствовала себя не совсем покойною в потемках, наедине с этой странной нянькой, и потому решилась предложить ей зажечь свечу.