— Мне кажется, что осматривание этого ящика будет пустою потерею времени. Каким родом вещь, которую не раскрывали с 1760 года, может помочь нам раскрыть тайны мистрисс Джазеф и Миртовой комнаты?
— А как ты знаешь, что с тех пор не раскрывали его? — спросил Леонард. — Разве эта печать не могла быть приложена снова кем-нибудь гораздо позже 1760 года? Ты, впрочем, можешь об этом лучше судить, так как ты в состоянии рассмотреть, есть ли какая-нибудь надпись на ленте или какой-нибудь знак печати, по которым можно бы вывести заключение?
— На печати ничего нет, кроме цветка, похожего на незабудку. На ленте я не вижу даже следа чернил… Каждый до меня мог открыть этот ящик, — продолжала она, без труда подымая крышку, — потому что замок совершенно не держит, и дерево крышки так сгнило, что я с нею вместе оторвала замок.
По осмотре ящика в нем оказалось много бумаг. На верхнем пакете были написаны слова: «Издержки по избранию. Я был выбран четырьмя голосами. Цена каждому — пять фунтов стерлингов. Д.А. Тревертон». На следующем пакете не было никакой надписи. Розамонда раскрыла его и прочла на первой странице: «Ода в день рождения, почтительно поднесенная Меценату нового времени в его поэтическом уединении в Портдженне». За этим нашлись старые записки, старые пригласительные билеты, рецепты и листки из молитвенника, — все это, перевязанное веревочкой. Наконец в самом углу ящика, лежал тонкий лист бумаги, на одной стороне которого не было ничего написано. Розамонда взяла его, повернула на другую сторону и увидела несколько линий, проведенных чернилами и подле них различные буквы. Розамонда, описав мужу все найденные бумаги, описала и последнюю, и он объяснил ей, что эти линии и буквы представляли собою какую-нибудь математическую задачу.
— Шкаф от книг ничего не объяснил нам, — сказала Розамонда, снова укладывая бумаги в ящик. — Что ж, приступим теперь к письменному столу, стоящему у камина?
— Какова его наружность?
— Внизу его по два ящика с каждой стороны, а крышка идет скатом сверху вниз, наподобие бюро.
— Открывается ли эта крышка?
Розамонда подошла к столу, осмотрела его пристальнее и попробовала поднять крышку.
— Открывается, — сказала она, — потому что я вижу в ней место для ключа. Но она заперта, так же как и все ящики.
— Нет ли ключа хоть в каком-нибудь из них? — спросил Леонард.
— Ни одного. Но крышка держится так слабо, что ее можно легко поднять, как я подняла крышку маленького ящика, только для этого нужны руки сильнее моих. Я тебя подведу к столу, и, может быть, крышка эта уступит твоей силе, если не уступает моей.
Она положила руки Леонарда под выступ, образуемый крышкой. Он употребил все свои силы, чтобы поднять ее, но на этот раз дерево было здорово, замок держался крепко, и все усилия Леонарда оказались напрасными.
— Не послать ли за слесарем? — спросила Розамонда с движением досады.
— Если стол так хорош, что его жалко портить, то, конечно, нужно, — отвечал Леонард. — В противном случае, отверткой и молотком очень легко отворить и крышку, и ящики.
— Если так, то жалко, что мы не захватили с собой этих инструментов, потому что все достоинство стола заключается в тайне, которую, может быть, он откроет нам. Я до тех пор не буду спокойна, покуда мы не узнаю, что в нем лежит.
Проговорив это, Розамонда взяла за руку мужа и повела его снова к дивану, на котором он сидел. Проходя мимо камина, Леонард наступил на каменную решетку его и, почувствовав что-то под ногами, инстинктивно протянул руку. Она коснулась мраморной дощечки с барельефными изображениями, вставленной в середине камина. Тут Леонард остановился и спросил, до какой это вещи коснулась его рука.
— Это скульптурная работа, — отвечала Розамонда, — которой я сначала не заметила. Она невелика и не имеет по-моему, ничего привлекательного; как мне кажется, они изображает…
Леонард перебил ее.
— Постой, — сказал он, — я хочу попытаться, не угадаю ли я сам; я хочу попробовать, не узнаю ли я пальцами, что на этой дощечке изображено?
Он со вниманием провел руками по барельефу (между тем как Розамонда с живейшим любопытством следила за малейшими его движениями), подумал немного и сказал:
— Кажется, что здесь, на правой стороне, изображен сидящий человек, а на левой — утесы и деревья, очень круто вырезанные?
Розамонда нежно посмотрела на него и, тихо улыбнувшись, сказала:
— Бедный мой друг! Твой сидящий человек — миниатюрная копия с знаменитого изображения Ниобеи[12] с ребенком; твои скалы — изображения туч; твои деревья — стрелы, пущенные каким-нибудь невидимым Юпитером, Аполлоном или другим языческим богом. Ах, Лэнни, Лэнни! Ты не можешь доверяться своему осязанию так, как доверяешься мне!
12