Друзья стали потихоньку спускаться. Дверь осталась открытой, и свет из яблоневого сада освещал ступеньки.
Идти пришлось долго. Через полчаса Кёльге посмотрел назад и увидел крохотный голубой квадратик – открытую дверцу. Ее света явно не хватило для освещения ступенек, но их было видно. И мальчик заметил, что свет исходил от них самих.
Вскоре голубой квадратик превратился в крохотную точку, напоминая звезду на ночном небе и давая надежду, что она выведет друзей из бесконечного коридора.
Но потом и звезда исчезла.
Вот ступени закончились, и постепенно осветилось помещение, где очутились друзья. Это оказалась большая картинная галерея, но очень странная и больше напоминающая библиотеку. Ряды картин, словно книжные полки, располагались чётко и ровно.
Уродинка вымученно и с тоской глядела на галерею, Кёльге же с живым любопытством разглядывал произведения искусства.
Это были портреты мужчин и женщин, детей и подростков. Одни что-то делали, чем-то занимались, другие просто смотрели.
Возле каждой картины на полу лежал сморщенный яблочный огрызок. Кёльге восхищался картинами, но не хотел видеть огрызки, те все портили, и какова их роль рядом с произведениями искусства?! Он медленно переводил взгляд от картины к картине и мельком посмотрел на очередной огрызок. Жуткий вопль вырвался из его горла: огрызок обернулся безобразным черепом, но лишь на мгновенье.
Мальчик испуганно поглядел на подругу, но та молчала. Она казалась такой уставшей, будто на нее взвалили несколько тяжелых мешков.
Кёльге испугался за подружку и попросил подняться в яблоневый сад, ведь там она не такая печальная.
Мальчик схватил Уродинку за руку и уже тащил к ступенькам, но девочка приросла к полу. Кёльге обернулся и поглядел на уже ненавистную картинную галерею. От страха он резко опустил ледяную руку подружки.
Отсюда галерея очень походила на яблоневый сад. Ряды картин напоминали ряды яблонь и располагались с таким же промежутком, как и деревья.
Галерея – обратная сторона сада – жуткая и невыносимая. Теперь Кёльге боялся глядеть на изображённых людей.
У мальчика закружилась голова, и кости его судорожно затряслись. Он медленно отходил от замёрзшей подруги к ступеням.
– Не бойся, Кёльге. Я не съем тебя, как этих бедолаг… Если не попросишь…
Голосок подружки прозвучал отдаленно, но в то же время, у него над ухом, противно щекоча мочку дыханием. Мальчик содрогнулся и хлопал себя руками, чтобы убить этот голос и слова, будто рой страшных насекомых, что побежали по истощенному телу. Кёльге заметался и заорал, что есть мочи.
А Уродинка вдруг оттаяла, подошла к другу и хорошенько его встряхнула.
– Успокойся, Кёльге! Я не съем тебя! Я говорила образно!
Припадок закончился, и мальчик резко успокоился. Но не удержался на ногах, рухнул с грохотом. Казалось, кости Кёльге разбились вдребезги, но мальчишка поднялся и теперь с любопытством глядел на Уродинку, нетерпеливо ожидая объяснения.
– Я здесь оказалась из-за этих огрызков, а эта галерея обратная сторона моего волшебного мира, то есть яблоневого сада.
– Объясни, – не понял Кёльге. – Это ведь твои картины? Они прекрасны!
Девочка вымученно улыбнулась.
– Да, мои.
– Но причем тут яблоки?!
– Они прекрасны из-за них.
– Как так?!
Уродинка не сразу ответила. Она села по-турецки прямо на холодный пол. Кёльге подошёл к подружке и уселся рядом.
Девочка собралась с мыслями и начала рассказ:
– Итак, как я создаю картину? Людей я вижу, как плоды в саду. Я захожу в сад и собираю яблоки. Затем высыпаю перед собой. Они такие разные, наливные и не очень, мелкие и крупные, круглые и грушевидные… Одни годны хоть в сказку о Белоснежке, с некоторых можно написать натюрморт и необязательно с самого красивого или наливного. Я чаще выбираю неприметные плоды, с шершавыми "болячками", ведь они и дают приятный сладко-кисловатый привкус. В яблочке находятся значимые черты, те, каких нет у румяных и круглых. Кривоватое яблочко вдохновляет, и я пользуюсь им, выковыриваю болячки, а ведь ему больно. Но оно позволяет себя истерзать, а я карябаю да карябаю. Это доставляет удовольствие. Особенное для меня яблочко становится музой, и, кажется, что оно навсегда будет рядом, я даже привыкаю к нему.
– Это ты так о людях говоришь?! – охнул Кельге.
– Да, – кивнула девочка. – Я дружу с несчастными. Они мои музы. И пока делятся со мной своими горестями, я пишу с них картины. Но мы не можем дружить вечно, если я питаюсь ими…