Марьям осторожно и боязливо, просунула ножки в фарфоровые туфельки. Мысленно она попрощалась с миром и жизнью, не зная, что ждёт ее впереди.
Башмачки оказались, как по ней сшиты!
Сначала девушка ничего не почувствовала, но через секунды ощутила, как окончательно онемели и обездвижились стопы, затем голени и колени.
Фарфор врос в ее плоть, уничтожив живое тело. Марьям поместили в глыбу льда, где она не могла пошевелить губами. Они застыли в счастливой улыбке, за которой скрывалась боль от порабощения и безволия.
Остались неизменными лишь стекающие на фарфоровые скулы слёзы, и Марьям осознала, что это было желанием Нелли – названной матери, что держала ее узницей в своей мастерской.
Серебряные ниточки по волшебству развязались с запястий и щиколоток, а концы их закрепились на деревянной крестовине.
Теперь в коллекции лесной колдуньи стало одной куклой больше.
На крестовине висела прилежная куколка-марионетка улыбающаяся для всех, сквозь слезы на фарфоровых щеках.
Марьям глядела кукольными глазами на своих сестер и не слышала их. Они давно умерли внутри фарфора, а много недель назад, когда звали на помощь, она могла их спасти…
Дверь, ведущая в мастерскую, открылась, и Марьям заметила, как по ступенькам спускался кто-то очень низенький, массивный, безобразный и страшный.
Это была старуха, которую однажды в окне увидела девушка.
Когда Марьям превратилась в куклу, скрывать настоящее лицо было ни к чему.
Старуха подошла к крестовине и равнодушно уставилась на куклу. Неужели она настолько была уверена, что ей удастся приручить Марьям?!
Но какие сложности могли возникнуть, если она далеко не первая ее куколка?
Колдунья что-то прошептала беззубым ртом, и крестовина стала двигаться, как ей хотелось.
Заколдованная Марьям, плача от боли, репетировала некий танец.
У колдуньи созрел план – она хотела устроить представление в городе на площади, под названием "танцующая фарфоровая куколка".
Пока же Марьям репетировала, старуха шила для нее платье, и когда наряд был готов, злодейка приступила к подготовке.
Платье было с короткой белоснежной пышной юбкой и алой лентой на талии. На ножки марионетки волшебница надела белые чулочки с рюшами, а волосы завила в пышные кудри, обрамленные красной лентой, в которую она зашила волшебные травы, некогда служившие отравой для разума Марьям.
Ранее они затмевали ее воспоминания, сейчас были нужны для поддержания фарфоровой оболочки, ведь Марьям, в отличие от других кукол, ещё могла плакать, жизнь теплилась в ней, а потому тело могло сопротивляться фарфору.
Колдунья ни за что не позволит умереть плоти внутри оболочки, как бы горько девушке ни было. Ведь исчезнут слёзы на улыбающемся лице, а, значит, Марьям превратится в обычную статуэтку. Пусть и красивую, но без манящего живого взгляда.
Колдунья с куколкой отправилась на площадь. Ворон был с ними.
Много народу и зевак собрались в городе, всем было интересно поглазеть на фарфоровую куклу с живыми слезами на мертвых щеках.
Вот на небольшой, но высокой круглой сцене распахнулся занавес, и появилась марионетка. В пышном белом платье она выглядела как настоящая невеста, только вот жениха не было.
«… и все смотрели только на меня…»
Всплыл в ее затуманенном разуме давний разговор…
Где же плутал ее милый, что послушался свою тщеславную невесту и ушел в лес?
… Танец начался. Движения куклы были нежными и воздушными и, казалось, она не дотрагивалась до пола.
Народ был в восхищении, никогда им прежде не удавалось наблюдать такую красоту. Ведь как искусно была сотворена кукла – казалось, настоящие слёзы бежали по ее щекам!
"Она словно живая!" – слышался громкий шёпот.
Но как больно было Марьям!
Ворон с неохотой наблюдал жестокое представление. Как тяжко было глядеть на муки куклы, а в ее глазах читать мольбу о помощи! Бездействие его угнетало, и он почувствовал себя вторым злодеем после колдуньи. Переживать оказалось мучительнее, чем глядеть на муки марионетки!
Пока старуха отвлеклась, радуясь восторгами горожан, Ворон освободился от ее гипнотического взора. Взлетев на сцену, острым клювом он сорвал алую повязку с локонов Марьям. Марионетка же, на мгновение овладев собой, маленькой ручкой сняла черный кулон с шеи Ворона…
На площади стояла гнетущая тишина.
В тишине сначала робко и неуверенно кто-то захлопал в ладоши, потом второй, третий и, наконец, послышался шквал аплодисментов.
Представление, которому позавидовали бы самые выдающиеся иллюзионисты, понравилось горожанам, да и колдунье тоже, пусть последнее действие и не входило в ее замысел.