– Ах, несчастный! Теперь ничто не может спасти его! – сказал Нейпперг, сжимая жену в объятиях и стараясь утешить ее.
Но на этот более чем соблазнительный возглас знакомый голос ответил снаружи:
– Да здравствует император! Это мы, майор, мы пришли вовремя, черт возьми! Вперед, друзья! Майор здесь! Идите сюда, я знаю дорогу! – И гигантский силуэт ла Виолетта с великолепным трехцветным султаном и тростью показался в окне с мохнатыми шапками семи или восьми гренадеров Удино. Ла Виолетт влез в окно со словами: – Это моя обычная дорога!
Гренадеры, помогая друг другу, последовали за ним.
В ту же минуту Анрио был окружен этими усатыми и бородатыми молодцами, которые прицелились в Нейпперга, снова ставшего спокойным и бесстрастным.
– Ружья долой! – скомандовал ла Виолетт, протягивая свою тросточку. – Уважение к побежденным! Данциг сдался, мы не имеем права коснуться ни одного волоса его защитников – таков приказ маршала! О, майор, вы произвели чудеса! – прибавил ла Виолетт, отдавая Анрио честь. – Вы заставили нас идти на приступ двумя днями раньше, чем хотели собаки-инженеры. Теперь конец: маршал Калькрейт капитулировал, и город наш! Да здравствует император!
Действительно, Данциг был сдан.
Ожидаемые подкрепления пришли: маршал Мортье, Удино со своими гренадерами, маршал Ланн с пехотой из резерва – все присоединили свои силы к осаждавшей армии. Русские пытались произвести атаку с целью прогнать французов с песчаной равнины, по которой они с каждым днем подходили все ближе и ближе и все больше грозили городу. Если бы им удалось вытеснить Лефевра и отодвинуть назад передние линии осаждавших, защита города была бы непреодолима. Но Удино со своими гренадерами отбил русских и вынудил их запереться в форте Вейксельмюнде, откуда они не могли больше помогать пруссакам.
Во время этой редкой борьбы, в которой лично участвовали три маршала Франции, русское ядро пролетело между Удино и Данном и едва не убило их обоих. Под Удино была убита лошадь, а у Ланна, для которого еще не наступил роковой момент, весь мундир был забрызган кровью и грязью.
Среди сражения произошло неожиданное событие: Англия прислала свои корветы на помощь Данцигу. Главной целью их было доставить в город съестные и военные припасы. Один из этих корветов, «Неустрашимый», хотел, пользуясь северным ветром, подняться вверх по Висле. Но встреченный сильным артиллерийским огнем он не мог двинуться вперед и выбросился на мель, где и был захвачен в плен гренадерами со всем своим экипажем.
Маршал Лефевр, будучи ободрен успехами и видя, что его силы увеличены подкреплениями Мортье и Ланна, решил сделать решительную попытку.
Он радостно встретил вернувшуюся из города жену, так как ее похождения внушали ему немало беспокойства. Новости, принесенные ею относительно Анрио, не особенно понравились ему. Он с недоверием относился к прусской верности и сказал Екатерине, что сделал все приготовления к немедленному штурму.
21 мая в шесть часов вечера по приказанию Лефевра четыре колонны, каждая в четыре тысячи человек, были введены в ров, которым французы завладели еще накануне. Эти отборные отряды, очутившись у подошвы вала, получили приказ молча ожидать сигнала, чтобы броситься на приступ.
Вал был сильно защищен палисадами, крепко врытыми в землю и сопротивлявшимися даже ядрам, которые их ломали, но не могли пробить. Кроме того, на вершине вала были подвешены на веревках три громадных бревна, грозя раздавить осаждающих по первому желанию осажденных.
Среди осаждавших тихо производились поиски смельчака, который мог бы пробраться осмотреть эти бревна и найти средство сделать их безопасными.
– Здесь! – сказал чей-то голос. – Я пойду, если угодно! – С этими словами ла Виолетт приблизился к Ларибуазьеру, который командовал саперами, и скромно прибавил: – Генерал, здесь, наверное, есть гораздо более храбрые люди, чем я, которые обделали бы это дело… Но я предлагаю свои услуги только потому, что я могу без лестницы добраться до высоты этих веревок, и у пруссаков не возникнут подозрения.
И ла Виолетт выпрямился перед Ларибуазьером, как бы желая подтвердить ему истинность своего замечания и преимущества своего роста.
Генерал в волнении сжал руку тамбурмажора и сказал:
– Иди, молодец, в твоих руках находится спасение тысяч людей!
Все увидели, как ла Виолетт, взяв у одного сапера топор, согнулся, прижался к стене, ползком вскарабкался на поросший травой склон и приблизился к бревнам; затем, очутившись под канатами, он выпрямился во весь рост и изо всех сил стал рубить подпорки бревен, и те вскоре очутились в пустом рве, никого не ранив.
При этом падении Лефевр скомандовал, размахивая саблей: «Гренадеры вперед! Данциг наш!» – и первый бросился на вал.
Люди хлынули за ним как бурный поток или водопад, неудержимо, яростно, карабкаясь, цепляясь за стены, опрокидываясь и катясь, с воплями и криками, но без ружейных выстрелов. Знаменитая брешь, которую Лефевр напрасно требовал от инженеров, на этот раз была пробита гренадерами Удино и стрелками Ланна. Достигнув хребта, они дали ружейный залп; из города ответили им пушки, но ничто уже не могло удержать победоносных французов.
Тогда маршал Калькрейт пришел в отчаяние и, сознавая бесполезность дальнейшего сопротивления, выразил полковнику Лакосту желание капитулировать.
Было восемь часов вечера. Артиллерийский огонь сейчас же смолк и было немедленно послано за маршалом Лефевром, чтобы приступить к обсуждению условий сдачи. Маршал предложил сложить оружие, что же касается самих условий капитуляции Данцига, то он решил известить Наполеона о победе и обождать от него инструкций.
Во время этих переговоров ла Виолетт, обещавший Екатерине доставить Анрио обратно здравым и невредимым, бросился с несколькими товарищами в город и достиг австрийского консульства в тот момент, когда молодой офицер, предпочитая лучше умереть, чем отказаться от своей присяги, крикнул: «Да здравствует император!» Анрио надеялся, что эти крики привлекут взбешенных неприятелей, но на самом деле они помогли тамбурмажору и гренадерам сориентироваться и вовремя прибежать к нему на помощь.
XVI
Известие о взятии Данцига сильно порадовало Наполеона. Он решил сейчас же отправиться туда, чтобы на месте изучить боевую и защитную способность крепости. Поэтому, оставив свою главную квартиру в Финкенштейне, он отправился в данцигский лагерь.
Поздравив маршала Лефевра с отвагой войск и наговорив любезностей генералу Шасслу за его инженерные работы, император вернулся к себе, чтобы перечитать условия капитуляции и приготовить приказ о торжественном входе войск в побежденный город. Вскоре Рапп доложил ему, что жена маршала Лефевра просит быть допущенной к частной аудиенции у его величества.
– Что за черт! Да как она попала сюда? – с удивлением воскликнул Наполеон. – Говорят, что она очень привязана к мужу; это очень похвально, но недостаточно, чтобы следить за ним даже в военном лагере. Место жен наших маршалов при дворе, около императрицы, а место мужей – в траншеях и среди их войск. – Император остановился, улыбнулся и сказал: – Правда и то, что если бы я послушал Жозефину, то и она прибежала бы сюда. Как видно из ее последнего письма, Жозефине смертельно хочется познакомиться с Польшей. Гм… Полячки, вероятно, привлекают ее гораздо больше, чем снега этой проклятой страны! Может быть, Жозефина посылает мадам Лефевр для того, чтобы следить за мной? Ну, это мы посмотрим! Я старый воробей, которого на мякине не проведешь. Рапп, попросите войти ее высокопревосходительство!
Екатерина чувствовала себя не очень-то ловко в присутствии императора. У него была крайне неприятная манера смотреть на людей: его взгляд, словно бурав, впивался в глубину души, а с женщинами он и вообще-то не отличался особой любезностью.
Екатерине приходилось неоднократно слышать не особенно любезную отповедь, которой император отвечал на заискивания, авансы и чересчур бесцеремонные предложения своих услуг со стороны придворных дам, страстно жаждавших привлечь к себе взоры повелителя и мстивших ему потом, подобно де Ремюза, в своих воспоминаниях за отказ императора снизойти к их желаниям.