Пахло пылью, плесенью, запустением. Дом был болен, как и его хозяин.
– Еду иногда приносят. Хотя я ничего не прошу. Ставят здесь на крыльцо.
– Тебе надо в больницу, Юний, – сказал Курций. – Или будет слишком поздно.
– Не мешай. – Только и услышал вигил в ответ.
Вер двинулся вглубь дома, сделал несколько шагов и остановился, собираясь с силами, и вновь совершил бросок, превозмогая слабость. Наконец добрался до спальни и, обессиленный, повалился на ложе.
– Юний Вер, тебе надо в больницу, – повторил вигил, усаживаясь на старый сундук подле кровати.
– Это не болезнь.
Вер тяжело дышал, на висках блестели бисеринки пота. Если это не болезнь, то что же?
– Может, Элию сообщить? – предложил Курций.
– Нет! – выдохнул Вер и протестующе вскинул руку. – Элию ни слова.
– Как знаешь. – Курций не мог понять, почему больной прячется в доме, как затравленный зверь, избегая помощи.
– Расскажи, с чем пришел, – попросил Вер. – Узнал?
– И да, и нет. Помнишь папку, что я нашел в доме Элия? Там была ничего не значащая на первый взгляд записка. Несколько цифр. Но число-то, смотрю, знакомое, как дата собственного рождения. Эге, говорю себе, да это же секретный код когорты «Нереида»… А на обороте написано «Макций Проб»… Ты слушаешь меня? – прервал сам себя Курций, приметив, что Юний Вер прикрыл глаза.
– Да… стараюсь… – Вер облизнул воспаленные губы. – Код «Нереиды»…
– Я с этой писулькой подался в контору адвоката Проба. Протягиваю письмецо, и через час – долго искали – выносят металлический тезариус.
– Ты украл документы Элия, – констатировал Вер. – Не думаю, что мой друг придет от этого в восторг.
Но старого вигила не так-то было просто смутить.
– В ящике было всего две бумаги. Первая – перечень документов, которые были уничтожены после гибели «Нереиды». Их сожгли по личному приказу императора. А вторая бумага – письмо трибуна «Нереиды» Корнелия Икела Адриану, отцу Элия. Письмо вежливое. Всякие прости, извини… «чье имя я всегда произношу с уважением»… и прочие обороты, в которых я не силен. «Но открыть тебе, сиятельный, подробности гибели когорты не могу. В интересах родственников легионеров». Именно так и сказано – «в интересах родственников».
– И все? – Юний Вер сел на кровати. Курцию показалось, что под туникой больной что-то прячет – то ли большое яблоко, то ли мячик.
– И все. Странная история. Если эти две бумажки хранились не хуже государственной тайны в тезариусе Макция Проба, то что же было в самих документах? Кто уничтожил когорту сопляков, которые никогда не воевали?
– Ты говоришь – они не воевали. Но ты же был среди них… тебя ранили, ты попал в больницу…
– Я был болен, а не ранен. Маялся поносом.
– Думаешь, их убили?
– Не знаю. Хорошие были ребята. Ну, может, рассуждали лишку о высших материях и Космическом разуме, да о таких вещах, в которых я мало понимаю. Жаль, что все они погибли.
– Все, кроме Корнелия Икела, – напомнил Юний Вер. – Где это произошло?
– В какой-то крепости в Нижней Германии. Там есть колодец, который называют колодцем Нереиды. Удивительное совпадение. Когорта «Нереида», колодец Нереиды… А крепость-то далеко от моря.
– Нереида… – прошептал Вер.
Так почему же их убили? Молодых аристократов, дерзких и бесшабашных, готовых на подвиги ради Вечного Рима. Вер был среди них в ту ночь несмышленым мальчишкой. Когда Вер напрягал память, мерещилось ему какое-то помещение, то ли погреб, то ли подвал. Свет факелов. И множество людей. Он ощущал их тепло, их боль. Но лиц не помнил.
Или боялся вспомнить лица, глаза и улыбки? Стер из памяти, чтобы не задохнуться от жалости. Доброта – это жалость, – придумал он для себя простую формулу. А жалость по отношению к самому себе – тоже доброта?
– Мама, мамочка, – что же произошло? – шептал Вер. – Почему ты умерла? Почему?
Рим засыпал и просыпался под немолчные кошачьи песни. Песни были заунывны и печальны. Душераздирающее «мяу» не давало двуногим обитателям города спать.
Но не коты тревожили сон Юния Вера. Несколько ночей он не смыкал глаз. Лежал и смотрел в потолок. Когда к нему заходил Квинт? Два дня назад? Три? Или только вчера? Или сегодня утром? Вер не помнил – он потерял счет времени. Он многому потерял счет. Не мог даже вспомнить, куда выходит окно спальни. Сквозь деревянную решетку падали косые солнечные лучи. Утро?… Наконец?…
Бок жгло все сильнее. Мнилось – внутри копошится живая тварь, вгрызаясь все глубже. Вер ощупал бок. В который раз! Желвак под кожей еще больше набух и затвердел. Именно к этому месту Юний Вер прижимал свинцовый ларец с кусками черной руды. Теперь-то он знал, что в ларце хранился оксид урана. А может, он знал это уже тогда? Но к чему все знания, если теперь он мог думать только о проклятой опухоли! Подобно капризной красотке, она требовала постоянного внимания. Стоило прилепиться мыслью к чему-то другому, опухоль тут же напоминала о себе. Он обращался к опухоли, как к живому существу. Проклятия… Мольбы… Не помогало!