— Может и так. Но все не могли остаться в живых. У преторианцев были большие потери. При таком длительном штурме не могло не быть. — Он сам подивился, как легко говорит об этом. Столько времени делал вид, что ничего не знает, а теперь… — Недопустимо оставлять трупы наших граждан на растерзание стервятникам. Вели обыскать развалины. Они там. ВСЕ…
«И Элий там», — уговаривал себя Руфин. Да, Цезарь непременно там, среди руин, с пробитой стрелою шеей, смотрит в небо остекленевшими глазами. Нет, уже не смотрит — стервятники давным-давно выклевали глаза.
Руфин уже хотел войти в палатку и немного отдохнуть, но будто из-под земли перед ним возник человек в белой перепачканной одежде разведчика Четвертого легиона. Лицо замотано белым платком, видны лишь горящие черные глаза. Странные глаза — как будто молодые, но кажется, что их обладатель знает все тайны на свете.
— Надо отойти от Нисибиса. Здесь плохое место, — сказал человек в грязном балахоне и тревожно оглянулся. — Здесь нельзя оставаться… нельзя…
Он был близок к панике.
— А что думает Скавр по этому поводу? — поинтересовался Руфин.
И понял, что Скавр ничего не думает — префект претория во главе первой когорты направлялся к разоренному Нисибису;
— Я из разведки, — хрипел незнакомец — голос у него был странный, каркающий, будто простуженный. — Здесь нельзя оставаться. Немедленно уходим!
Что-то в его тоне убедило Руфина. А может, и не тон незнакомца, а вонь, исходящая от покрытой тиной и трупами равнины, подействовала убеждающе. Неведомо, какая зараза таилась в этом новоявленном болоте. Император подозвал префекта лагеря и отдал приказ отойти от Нисибиса и разбить лагерь в другом месте. Человек в белом уже вскочил на коня, и бил его пятками и рвал повод. Он как будто обезумел от страха. Солдаты, только что начавшие обустраивать лагерь, ругаясь, разбирали палатки и вновь строились в центурии. Нет ничего хуже, чем менять только что отданный приказ. Но Руфин верил странному разведчику. А тот вновь очутился рядом и ухватил за повод императорского жеребца.
— Беги, Руфин. Вместе с остальными ты не успеешь. Беги. Спасись один. У тебя есть шанс. Гони коня! Скорее.
— Я не убегу, бросив войска.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Незнакомец прорычал что-то нечленораздельное. В его хриплом голосе было нестерпимое отчаяние.
— Кто ты? — спросил Руфин.
— Я — гений Империи. Бывший гений. Теперь я — Гимп. Я бессмертен и смертен одновременно.
— Чего ты боишься?
Гимп в отчаянии замотал головой:
— Не знаю, Август, клянусь водами Стикса — не знаю. Но нас ждет что-то страшное. Беги!
Красно-желто-стальная колонна, колеблясь, начала медленно отползать от Нисибиса. Восьмой легион шел в авангарде. Руфин хлестнул жеребца и помчался вперед, нагоняя отступающих римлян. Гимп скакал рядом, поминутно оглядываясь. Они были близко, слишком близко от города.
Неожиданно с криком Гимп слетел на землю, увлекая за собой Руфина. Они грохнулись в какую-то земляную нору. Все вокруг озарилось ослепительным светом, в сотни раз ярче полуденного солнца. Свет этот осветил отроги лежащих за Нисибисом гор с невозможной ясностью, обвел их пурпурными, синими, золотыми контурами. Люди вспыхивали мгновенными факелами. Кони ржали, люди вопили, пытаясь заслониться руками. Кожа на ладонях и лицах обгорала мгновенно. А следом за вспышкой по земле покатилась волна. Она сметала все на своем пути и гнала клочья огня, как листву неведомых деревьев. Раздался рев — чудовищный зверь рычал, вырвавшись на свободу.
Над уничтоженным Ниеибисом поднимался в небо огромный гриб. Он рос, уходя в яркую синеву, грозя прорасти сквозь все семь небес, огромный и жуткий, как непобедимый бог войны. И люди внизу были жалкими и беспомощными. И такими уязвимыми с их мягкой распадающейся плотью.
Когда Руфин наконец поднялся и глянул на своего спасителя, то увидел, что у того больше не было глаз. В провалах глазниц сочились красным черные набухшие кляксы. Руфин закричал от ужаса. Вернее, ему казалось, что он кричит — он лишь беспомощно открывал и закрывал рот.
Центурион с обожженным до мяса лицом подбежал к Руфину и накинул на него полотнище палатки. Может быть, таким странным способом он хотел защитить императора, а может быть просто не хотел, чтобы император видел, что сталось с его армией. Последнее, что видел Руфин, — это бегущую мимо лошадь с обгоревшим черно-красным боком, с вытекшими глазами. Ослепшее животное бросалось то в одну, то в другую сторону, и совершенно человече-, ский, непереносимый вопль рвался из самого ее нутра. Этот крик невозможно было слышать. И Руфин, кутаясь в полотнище палатки, тоже закричал.
Эпилог
«Вчера в Эсквилинской больнице вдова Гая Элш Мессия Деция Цезаря Летиция родила мальчика. Несмотря на то что ребенок родился до срока, по заявлению медиков он здоров и чувствует себя хорошо. Однако ребенка пришлось поместить в инкубатор».
«Нисибис практически стерт с лица земли взрывом чудовищной силы. Потери римлян исчисляются тысячами. К месту дислокации армии срочно направлены специальные грузы медикаментов и сотни медиков». «На помощь армии Руфина отправлен Шестой легион. Производится срочный набор в Четвертый и Шестнадцатый легионы».
В центре взрыва образовалась воронка, а вокруг на сотни футов застыли расплавленные потоки, превратившись в зеленое стекло. Вокруг стеклянного чудовищного блюда земля встала дыбом, будто камни хотели прянуть в небо, но не смогли. На камнях не было ничего живого. Черная пыль. Черный пепел. Но черная жижа, что медленно вытекала из-под обломка стены сгустком мазута, эта черная жирная клякса казалась живою. Да, прежде она была жизнью. Почти возвышенной, почти божественной. Теперь черное ничто струилось меж камней, отыскивая путь, не сознавая, что ищет, не зная, на что способно, не понимая, зачем вообще надо куда-то скользить и течь. Вокруг были только развалины. Черное пятно скользило, ничего не находя. И вдруг… еще одно такое же черное пятно появилось из-под оплавленного камня, стекло в ямину, коснулось первой кляксы, но не слилось — подалось назад… А вот и еще одна черная клякса, и еще… и еще. Они медленно пробирались меж развалин, не ведая, куда и зачем…