— Не стоило надевать тогу, мой маленький сынок, — Руфин ухмыльнулся и подмигнул остальным. — Это неудобно на обеде. Я, разумеется, знаю, как ты трепетно относишься к празднику Либерты Победительницы. И потому решил, что должен провести этот вечер здесь, в Тибуре. Эй, ребята, поживее тащите все на кухню, — крикнул он слугам. — Я знал, что у тебя в кладовых пусто, и велел прихватить кое-что из запасов Палатина. Где мы будем обедать? Надеюсь, ты велел накрыть стол возле Канопского канала?
— Именно там, — отвечал Элий.
— Обожаю обедать на открытом воздухе. Что-нибудь слышно о Трионе? — Руфин задал вопрос таким тоном, будто речь шла о закуске.
Элий отрицательно покачал головой.
— Надо было тихонько ликвидировать мерзавца, — шепнул Руфин на ухо Цезарю. — Все беды от твоей мягкости, сынок. Ах, посмотри, что за красавица эта Криспина! Ну просто куколка!
И Руфин обнял за талию избранницу. Трион и его опыты тут же были забыты.
Валерия подошла и поцеловала брата. Она была очень бледной, вокруг глаз легли свинцовые тени. Но при этом Элию показалось, что она сделалась куда красивее, чем прежде.
— Э, не столь страстно целуй его, Валерия Амата! — воскликнул Руфин, а сам при этом взасос поцеловал Криспину. — А то мне как великому Понтифику придется угостить тебя плетьми.
— Я не нарушала обычаев, Август, — Валерия склонила голову в белой повязке весталки.
Ее смирение было искренним, и все же слова прозвучали как издевка.
И тут же она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась. Марк Габиний смотрел на нее в упор. В этом взгляде было что-то странное, что-то близкое к ненависти. Валерия шагнула к нему и коснулась руки актера.
— Я сочувствую тебе в твоем горе… Марк отвернулся, взгляд его потух.
— Скоро я научусь с этим жить. Как твое здоровье, боголюбимая Валерия? Слышал, ты болела?
— Мне уже гораздо лучше. Я поддерживаю в храме огонь. Правда, пока лишь в дневные часы.
— Если бы все были похожи на тебя, боголюбимая Валерия, не стоило бы и беспокоиться за судьбы Рима.
Неожиданно он с силой стиснул ее пальцы. Фабия заметила этот жест и сказала громко:
— Я бы не смогла быть весталкой. Какое нудное однообразное занятие: изо дня в день смотреть на огонь и сжигать свою жизнь.
— Разве мы не занимаемся тем же самым? — бесцветным голосом отвечал Марк Габиний, отпуская руку Валерии. — Только не так явственно. И без всякой пользы. Живем для себя. А она служит Весте. И Риму. Я ей завидую.
Хотя Марк произнес эти слова искренне и с затаенной грустью, Фабия решила, что ее старый приятель шутит. Может ли актер быть искренним?
Когда Элий подошел к Летиции, девочка засмеялась:
— Ты не ожидал меня здесь увидеть, так ведь? О боги, как она молода! Ее веселит каждый взгляд, каждый жест, каждое пустое словцо. Неужто он и сам был таким в четырнадцать? Ему казалось, что нет.
— Не ожидал, но хотел, чтобы ты пришла. — Это было правдой — он хотел ее видеть.
И почти сразу оставил ее, будто испугался собственной откровенности. Едва кивнув Кумию, отвел в сторону Марка Скавра.
— Твое заявление в «Акте диурне» насчет войск Чингисхана мне кажется несколько непродуманным, превосходнейший муж, — понижая голос, чтобы не слышали остальные, сказал Элий.
— Разве ты заканчивал военную Академию, Цезарь? — надменно отвечал новый префект претория. Аристократ до кончиков ногтей, чьи манеры безупречны, а речь изысканна, он прекрасно подходил для приемов и парадов. Он неплохо бы смотрелся во время триумфа. Но Элий не мог представить его во главе легионов на марше. Не говоря уже о полях сражений.
— Монголы разорили империю Цзинь[12], они сравняли Хорезм с землей и навели ужас на Персию, — напомнил Элий.
— Что касается Хорезма и Персии, то там живут ничтожные трусы. А восток… Разве империя Цзинь сравнима с Римом? — пожал плечами Скавр.
— Вместе империя Цзинь и империя Сунь[13] вполне сравнимы. По населению, ресурсам, территории и возрасту — даже очень.
— Но не по мощи, — надменно отвечал Скавр.
— Мощь — понятие довольно спорное, — поморщился Элий. Он не любил этого слова — от него за милю разило самоуверенностью, и значит — глупостью. — Я хочу обсудить этот вопрос на заседании Императорского совета, — Элию с трудом удалось сдержаться. Ноздри его тонкого носа раздувались от гнева.
— А хочет ли этого император? — с надменной усмешкой отвечал Скавр.
— Лучше переоценить противника, превосходнейший муж.
— Достаточно будет одного нашего Четвертого легиона, чтобы уничтожить эту орду варваров, если они осмелятся сунуться к нам или к нашим союзникам, — отвечал Скавр еще более надменно.
Элий понимал, что убедить Скавра ему не удастся, и все же продолжал спор, надеясь на чудо:
— Соотношение сил в мире изменилось. Природа не терпит пустоты. А в Риме теперь слишком много пустоты.
— У Рима по-прежнему тридцать легионов.
— Дело не в легионах, превосходнейший муж. Я пришлю тебе донесение одного репортера. Хочу, чтобы ты его посмотрел.
— Ты доверяешь репортерам? — Столько ледяного презрения было в голосе Скавра, что Цезарь невольно позавидовал: ему никогда не добиться подобных интонаций.
— Больше, чем военным, — не удержался от мальчишеского выпада Элий и тут же пожалел о своей выходке.
Пиршественный зал располагался возле длинного Канопского канала. Под этим полусводом пировали императоры и их любимцы, консулы, сенаторы, легаты и префекты, их любовницы и любовники, временщики и аристократы. Порой этот пиршественный зал на открытом воздухе забывали на долгие годы, и тогда слуги устраивали здесь свои маленькие пирушки и веселились с девками там, где прежде возлежали властелины мира.
Руфин любил поместье Адриана и заново отделал все павильоны, в том числе и апсиду у Канопского канала. Это было его любимое место. Быть может потому, что здесь не было почетных и низких мест: