Он вспомнил, как посещал Элия в Эсквилинке после ранения, как поразился, увидев ставшее за день незнакомым лицо. Отравленные болью глаза, серые потрескавшиеся губы, сильные руки, бездвижно застывшие на простынях. Почудилось, что душа покинула тело раненого и затаилась возле изголовья, ожидая, сможет она вернуться в изувеченное тело, или придется уйти. Сейчас частица прежнего Вера точно так же покинула страдающее тело. Затаилась рядом и ждет… Вер повернул голову. На столике подле кровати стояла золотая чаша, инкрустированная крупным жемчугом. Вер никогда прежде этой чаши не видел.
«Яд?» — подумал он совершенно равнодушно, взял чашу и сделал глоток. Напиток был по-медвяному сладок. И как мед — прозрачен, золотист и тягуч. Да и напиток ли это?
Освещающая стынь воды и обжигающий огнь, насыщающая сила земли и эфемерность воздуха — все вместилось в один-единственный глоток. Вер поставил чашу на столик. Обессиленная рука упала плетью. И бывший гладиатор провалился в глубокий сон, наполненный фантастическими образами. Божественный сон.
Сон кончился так же внезапно, как и начался. Больной распахнул глаза. Какой-то парень, запрокинув голову, жадно сцеживал себе в рот последнюю каплю удивительного напитка.
— Амброзия… пища богов, — бормотал незваный гость, и Вер узнал в нем Гюна, своего прежнего гения.
— А мне, мне, мне… — шептал обвившийся вокруг столика змей и, подняв плоскую голову с сетчатым зеленым узором, тянулся изо всех сил к золотой чаше. — Ты обещал поделиться…
— Тут и одному-то мало, — отвечал Гюн сиплым каркающим голосом.
— Оставь каплю… Одну каплю… Оставь…— шипел змей.
— Попроси у хозяина, может он даст… он же хочет быть добрым. — Гюн склонился над кроватью. От него пахло погасшим, залитым водой костром, и Вер невольно поморщился.
— Сердишься на меня? — прокаркал гений. — А зря. Я ни в чем не виноват. Да и может ли гений быть виновен — сам посуди? Просто время пришло, и все спятили разом — могучая Империя и глупые людишки… И такие же глупые боги… — Гений надавил на распухший, горящий огнем бок гладиатора.
Вер заорал от нестерпимой боли. Мир померк. Когда Вер очнулся, судорожно глотая воздух, Гюн по-прежнему склонялся над ним. В руке гений держал кусочек льда. Вер смотрел на лед и тяжело дышал, облизывая губы. Сейчас он бы отдал всю оставшуюся жизнь за этот сочащийся мутноватыми каплями осколок. Даже если впереди была вечность.
— Что тебе надо? — прохрипел Вер.
— Амброзию. Я почуял ее запах и пришел. Без нее бессмертные гении вскоре начнут умирать от рака.
— От рака? — переспросил Вер.
— Ну да. Раковые клетки бессмертны. Глупые люди хотят жить вечно, но их клетки, став бессмертными, пожирают своих хозяев. Люди не знают одной малости: чтобы клетка жила бесконечно и не превратилась в раковую, нужна амброзия.
— Значит, человека от рака может излечить амброзия?
— Именно так.
— И меня?
— Нет. Потому что ты не человек. И ты не болен. Людям только кажется, что у тебя рак.
— А если попытаться создать амброзию в лаборатории? — Вер с сожалением глянул на золотой бокал, который дочиста вылизал гений. Вылизал и продолжал облизываться, как сытый кот.
Гений расхохотался:
— Бедный мальчик все время печется о людях! Так почему бы тебе не помочь своему бывшему гению? Мы должны быть вместе. В следующий раз, когда тебе принесут бокальчик амброзии, не забудь поделиться с бывшим опекуном. И я, может быть, расскажу о твоих детских шалостях. Помнишь, как ты приезжал проститься со своей приемной мамашей? Помнишь, что ты сделал в тот вечер, когда погибла «Нереида»?
— Что я сделал? — переспросил Вер. Лицо его беспомощно сморщилось…— Нет, не помню… Я был тогда ребенком. А что такое я сделал?
Его охватила смутная тревога. Она все росла, как росла боль в боку. И вот она уже захлестнула его с головою. Вер сделал нечто ужасное. Настолько ужасное, что постарался начисто забыть об этом. Гюн смотрел на его мучения и улыбался, он-то знал, что натворил Юний Вер много лет назад. Знал и хранил все эти годы в тайне.
О боги, что же такое он сделал?!
Гюн шагнул к двери. Вер приподнялся: то ли хотел удержать бывшего покровителя, то ли преследовать. Но не смог даже встать и лишь прислушивался к шагам, замирающим в атрии.
…Все бойцы «Нереиды» погибли в один день. Но почему?! О боги, почему?!
Крул сидел в триклинии за столом и ел холодное мясо. Обед закончился в семь, а в восемь Крул принес с кухни окорок. С тех пор как Крул попал в дом банкира Пизона, старик постоянно жевал. Трудно утерпеть, когда в холодильнике в любое время дня и ночи можно отыскать десяток сортов колбас, телятину, сыры, пирожные, кремы, бисквиты. Старик распухал буквально на глазах. Лицо его лоснилось, все поры сочились жиром.
Бенит уселся напротив, наблюдая, как дед ест. У Пизона пропадал аппетит при виде Крула. А Бенит, наоборот, забавлялся.
— Отвратительный повар у Пизона, мясо всегда застревает в зубах, — вздохнул старик, поковырял ногтем в дупле, извлек кусочек мяса и принялся обсасывать, громко цыкая зубом. — Я тут подумал кое о чем, — продолжал он без всякого перехода. — И вот что придумал. В армии ты отслужил, значит, можешь занимать государственную должность. Пора бы тебе, друг мой, подаваться в сенат.
— Я и сам планировал. Только выборы через три года, а пока…
— Да, выборы через три года, но есть одно свободное местечко. Шестая триба.
— Округ Элия, — Бенит фыркнул. — Уж там-то меня не ждут.
— Вот именно, не ждут, — старик поднял заскорузлый палец. — Потому-то ты и выиграешь. Надо только обтяпать дельце с умом. Тут я кое-что записал…
Старик вытащил на свет мятый листочек, расправил его.
— Глянь.
— Бесполезно. Ты забыл про возрастной ценз — мне нет еще двадцати семи.
— Старик Крул никогда ни о чем не забывает. Выборы досрочные, лишь в одной трибе. Возрастной ценз в данном случае не действует.
— Хочешь возглавить мою избирательную команду?
— Нет, я буду в тени; И генерировать идеи. А ты иди и подай заявку. Сегодня же.