– Ты говоришь – они не воевали. Но ты же был среди них… тебя ранили, ты попал в больницу…
– Я был болен, а не ранен. Маялся поносом.
– Думаешь, их убили?
– Не знаю. Хорошие были ребята. Ну, может, рассуждали лишку о высших материях и Космическом разуме, да о таких вещах, в которых я мало понимаю. Жаль, что все они погибли.
– Все, кроме Корнелия Икела, – напомнил Юний Вер. – Где это произошло?
– В какой-то крепости в Нижней Германии. Там есть колодец, который называют колодцем Нереиды. Удивительное совпадение. Когорта «Нереида», колодец Нереиды… А крепость-то далеко от моря.
– Нереида… – прошептал Вер.
Так почему же их убили? Молодых аристократов, дерзких и бесшабашных, готовых на подвиги ради Вечного Рима. Вер был среди них в ту ночь несмышленым мальчишкой. Когда Вер напрягал память, мерещилось ему какое-то помещение, то ли погреб, то ли подвал. Свет факелов. И множество людей. Он ощущал их тепло, их боль. Но лиц не помнил.
Или боялся вспомнить лица, глаза и улыбки? Стер из памяти, чтобы не задохнуться от жалости. Доброта – это жалость, – придумал он для себя простую формулу. А жалость по отношению к самому себе – тоже доброта?
– Мама, мамочка, – что же произошло? – шептал Вер. – Почему ты умерла? Почему?
Рим засыпал и просыпался под немолчные кошачьи песни. Песни были заунывны и печальны. Душераздирающее «мяу» не давало двуногим обитателям города спать.
Но не коты тревожили сон Юния Вера. Несколько ночей он не смыкал глаз. Лежал и смотрел в потолок. Когда к нему заходил Квинт? Два дня назад? Три? Или только вчера? Или сегодня утром? Вер не помнил – он потерял счет времени. Он многому потерял счет. Не мог даже вспомнить, куда выходит окно спальни. Сквозь деревянную решетку падали косые солнечные лучи. Утро?… Наконец?…
Бок жгло все сильнее. Мнилось – внутри копошится живая тварь, вгрызаясь все глубже. Вер ощупал бок. В который раз! Желвак под кожей еще больше набух и затвердел. Именно к этому месту Юний Вер прижимал свинцовый ларец с кусками черной руды. Теперь-то он знал, что в ларце хранился оксид урана. А может, он знал это уже тогда? Но к чему все знания, если теперь он мог думать только о проклятой опухоли! Подобно капризной красотке, она требовала постоянного внимания. Стоило прилепиться мыслью к чему-то другому, опухоль тут же напоминала о себе. Он обращался к опухоли, как к живому существу. Проклятия… Мольбы… Не помогало!
Час назад… (или два? или три?) он выгреб из морозильника весь лед и обложил опухоль ледышками. Теперь лед таял, капли стекали на несвежие простыни. Есть не хотелось – только пить. И жевать лед. И еще – было нестерпимое желание резануть ножом по горящему огнем боку. Вер то дрожал в ознобе, то обливался потом, он почти умирал, но знал, что это не смерть. Это что-то другое, похожее на смерть. Гораздо страшнее.
Он закрыл глаза, будто собирался уснуть. Несбыточная мечта! Он не в силах уснуть точно так же, как и умереть.
Хорошо бы сейчас отправиться в термы, попотеть в лаконике, потом поплавать в прохладном бассейне и… Но в общественных банях бальнеатор тут же поинтересуется его распухшим багровым боком. Приходилось довольствоваться маленькой ванной, где он сидел, скрючившись, и не мог даже вытянуть ноги. А в воду с потолка хлопьями осыпалась побелка. Эта убогая ванна бесила его больше всего. Может, позвонить Элию и попросить о помощи? Нет, нельзя! Вер и сам не знает, почему. Знает одно: о происходящем никому нельзя рассказывать. Это испытание на одного. Потому что никто, кроме Вера, не выдержит. Даже Элий.
Но и Вер не выдержал.
Шатаясь, как пьяный, добрался до ванной, ополоснул лицо под краном, надел чистое и вызвал таксомотор. Водитель не стал спрашивать, куда везти – вмиг домчал до Эсквилинской больницы к вестибулу ракового корпуса.
В просторном атрии, отделанным зеленоватым мрамором, дожидалось несколько человек. На крайней скамье сидела девушка лет двадцати, устало прислонившись головой к барельефу. От ресниц на белую щеку падала сиреневая тень. Тонко очерченный девичий профиль померещился Веру медальоном на дорогом саркофаге. Вер смотрел на девушку и не мог отвести глаз. А опухоль в боку бешено пульсировала, будто просила: «Уйдем отсюда немедленно, уйдем, уйдем, уйдем…» Но Вер не подчинился. Раб язвы взбунтовался. Вер опустился на скамью рядом с девушкой и принялся ждать. Он вглядывался в лица ожидающих, ему хотелось коснуться каждого и утешить. Он был уверен, что сможет утешить без слов. Вер дотронулся до плеча девушки. Она повернула голову, отрешенно посмотрела на гладиатора.
– Мы вместе и рядом… мы почти преодолели… – воспаленные губы Вера шептали невнятно, но девушка поняла и кивнула в ответ. – Мы только не знаем, каков должен быть следующий шаг. В этом причина… Мы срываемся в пропасть, а могли бы лететь. Но мы взлетим. Придет час…
Дверь в приемную медика отворилась, и девушка встала. Льющийся из-за двери голубоватый свет показался Веру светом подземного Аида. Когда девушка через полчаса вновь появилась на пороге, приговор был написан на ее лице. Вер шагнул навстречу. Девушку качнуло, будто порывом ветра, и гладиатор едва успел ее подхватить.
– Мы взлетим… Я верю… – прошептала она.
Накинула паллу на голову и заспешила к выходу. Ледяная аура синей петлей захлестнула ее плечи и голову. Вер проводил ее взглядом до самого выхода. Потом вошел в приемную медика. Что-то сказал – сам не понял что. Поспешно сдернул тунику. Медик с изумлением смотрел на распухший бок. Привыкший ко многому, такое он видел впервые. Пока медик намазывал жирной мазью кожу, пока водил щупом ультразвукового сканера, Вер кусал губы, превозмогая боль.
– Несомненно, опухоль, и, скорее всего, раковая. Сделаем биопсию, красавчик?
Вер покорно кивнул. Сами собой из глаз потекли слезы.
Ответа Вер дожидался в атрии. Люди проходили мимо. Он ощущал родство. Но не со всеми. Вот с этим и тем. А прочие чужие. Потому что здоровы. А избранные больны. Избранные кем? Куда?…
Медик вновь пригласил его в свою приемную.
– Рак, – прозвучал приговор. Вер ожидал этих слов. – Что ж так запустил болезнь, красавчик? Поражены почти все жизненно важные органы. Тебе осталось несколько дней. Я выпишу морфий. – Медик достал из стола бланк с золотым орлом. – Подпишешь согласие на эвтаназию? Процедура совершенно безболезненная и будет произведена в удобное для тебя время. – Гладиатор отрицательно покачал головой. – Последние дни могут быть очень мучительны. Ты сам можешь выбрать удобное место, устроить прощальный пир, пригласить друзей. На девять человек помещение и стандартное меню бесплатно. У нас есть свой пиршественный зал. Родственники попрощаются и уйдут. – Вновь отрицательный жест. – Ты – мужественный человек, преклоняюсь. Но опухоль буквально пожирает тебя. Морфий скоро перестанет действовать. Зачем длить пытку?
Вер улыбнулся распухшими губами:
– Я не умру.
– Это твой выбор… – Медик сунул листок обратно в стол. – Есть, кому за тобой ухаживать? Если нет, я дам направление в хоспис Гигеи [5].
При этих словах опухоль вновь начала отчаянно пульсировать.
– Не надо… – чрез силу выдохнул Вер и попятился к двери.
Не стоило сюда приходить, он знал это с самого начала.
Какой-то добряк подвез бывшего гладиатора до самых дверей его дома. Но вряд ли этот римлянин узнал в человеке с серым лицом и запекшимися губами прежнего кумира Колизея.
– Дальше я сам! – объявил Юний Вер и оттолкнул протянутую для помощи руку.
Он дошел до двери и даже умудрился войти в атрий. Здесь и упал, потеряв сознание. Но тут же очнулся: пряный запах коснулся ноздрей и даровал силы. Больной поднялся. Шатаясь, добрел до спальни. На столике подле кровати стояла золотая чаша, инкрустированная крупным жемчугом. Вер никогда прежде этой чаши не видел.
«Яд?» – подумал он равнодушно, взял чашу и сделал глоток. Напиток был по медвяному сладок. И как мед – прозрачен, золотист и тягуч. Да и напиток ли это?