— Вот тогда и скажу! — буркнул мой братец.
— Решено, — сказал я. — Теперь можно гасить свет?
— Можно, — разрешил он. — Я и в темноте могу думать.
— Может, хватит? — спросил я, выключая свет. — А то ты такого надумаешь…
— А?.. — откликнулся Ванька, недорасслышав.
— Думай, говорю, сколько угодно, только меня больше не буди. А ещё лучше — спи. А то завтра не встанешь.
— Так куда спешить? — отозвался он.
— Как куда? Степановский снегокат опробовать. Или тебе не хочется?
— Хочется, конечно! — возмутился Ванька. — Только посмейте уйти его пробовать без меня!
— И уйдём, если тебя нельзя будет даже пушками разбудить! — не без лёгкого злорадства сказал я. Любит подковыривать других — пусть сам испытает, каково это!..
— Я сам проснусь, — сказал Ванька. И замолк. Видно, перспектива проспать первую пробу снегоката ему всё-таки не очень улыбалась — и он решил заснуть, а все свои взрывоопасные мысли додумать завтра.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИ МИНИСТРА
Утром я проснулся от лёгкого постукивания в дверь.
За окном стояли синеватые сумерки — но уже вполне прозрачные. Не скажешь, что день наступил, но и ночью не назовёшь. Около девяти утра, прикинул я.
Я встал и на цыпочках, босиком подошёл к двери.
— Кто там? — спросил я громким шёпотом.
— Это я, Фантик, — раздался шёпот из-за двери. — Вы ещё спите?
— Я уже нет, — ответил я. — А Ванька дрыхнет. Подожди секунду, сейчас я к тебе выйду!
Я быстро оделся и выскользнул за дверь. Ванька сладко похрапывал, и я решил пока что его не тормошить. Ещё когда я просыпался, во мне витала какая-то смутная мысль, или, скорей, воспоминание, о том, что среди вчерашней бочки мёда имелась и ложка дёгтя, чуть-чуть отравившая вкус праздника. Услышав голос Фантика, я сразу вспомнил, что это была за ложка дёгтя: размышления перед сном моего брата, решившего заделаться защитником прав пушных животных. Я не знал, насколько это у него серьёзно — может быть, это был просто сонный бред от усталости и перевозбуждения, и, проснувшись, Ванька не припомнит толком, что он нёс — но решил, что чем дольше удастся держать его сегодня подальше от Фантика, тем лучше. Вообще-то, мой братец — парень добрый и покладистый, но заводится с пол-оборота, а завести его может любая фигня. И когда ему, как говорится, вожжа под хвост попадает — тут уж держись! Он становится упрямей ста ослов и бронебойней танковой дивизии. Если он воображает, что его обидели — тогда он тем более становится неуправляем.
Фантик ждала меня у окна перед лестницей на первый этаж.
— Смотри, — она показала вниз. — Твой папа уже выезжает, и мой вместе с ним.
— Это они едут милицейскую машину из завала вытаскивать, — сказал я, подходя к окну.
Отец вывел из сарая мощный «Буран» и теперь заводил его. Вот он сел, дядя Серёжа пристроился позади, одной рукой держась за снегокат, другой придерживая стальной трос, и они с треском выехали за ворота. Топа залаял и рванул вслед за ними, но отец что-то крикнул ему, и он отстал.
— Это хорошо, что они Топу не взяли, — сказал я. — Он нам скоро понадобится.
— Зачем? — спросила Фантик.
— Запряжём его в снегокат, — объяснил я. — Ты ведь видела этот роскошный детский снегокат с рулём, который подарил нам Степанов?
— Видела, — кивнула Фантик. — Неужели Топа его потащит.
— Ему это раз плюнуть! — заверил я. — Вот увидишь! А у него есть упряжная шлейка. Отец сам сделал, чтобы Топа мог катать нас на санках. Ему это только полезно, развивается грудная клетка и лапы.
— Он, по-моему, и так достаточно развит, — заметила Фантик, разглядывая Топу, который покрутился во дворе, переживая, что его не взяли, а потом улёгся возле сарая и положил голову на лапы.
— Все равно ему нужны постоянные нагрузки, — сказал я. — Он, конечно, будет отлынивать. Возить санки он умеет, но не очень любит. Но мы с ним договоримся. Доедем на нём до холма у реки, а там будем гонять вниз.
— Наверно, нам надо Ваньку для этого подождать, — сказала Фантик.
— Подождём, — сказал я. — Пусть продрыхнется. А то он бывает в кислом настроении, когда не выспится, и может всем испортить жизнь, — я решил, что лучше мне исподволь подпускать экивоки на то, что Ванька просто не в себе и за себя не отвечает, когда он недоспал — чтобы потом легче было погасить любой конфликт, списав все Ванькины наскоки на его временное помешательство от недосыпа. — Ты уже завтракала?
— Нет ещё, — ответила Фантик. — Я проснулась и лежала, пытаясь сообразить, какой может быть час. Потом услышала голоса взрослых, выглянула — и до меня донеслись запахи кофе и пирогов. Я слышала, как звякала дверца духовки, в которой разогревали пироги. Вот я и решила, что пора вставать… Оделась — и на всякий случай постучалась к вам. Легонько, чтобы не разбудить вас, если вы ещё спите.
— Тогда пойдём завтракать! — заявил я. — А там решим, что делать дальше.
Мы спустились вниз, где наши мамы пили кофе и беседовали. Нам тоже разрешили выпить немного кофе, сильно разбавленного горячим молоком. Завтрак состоял из «доедалок» — так мы называем то, что остаётся после праздника: всякие вкусности, которые так приятно доедать на следующий день. Мы взяли себе пирогов с капустой, по куску гуся с подливкой из протёртой брусники, и ещё — по куску торта. Солнце поднималось медленно и сонно, будто ему тоже хотелось отдохнуть после встречи Нового года, но, когда мы закончили завтракать, уже совсем рассвело, и нам предстояло решить сложный вопрос, будить Ваньку или не трогать его, чем-нибудь занявшись, пока он спит.
Для меня этот вопрос был тем сложнее, что я абсолютно не знал, чего можно ожидать от моего братца, когда он проснётся. Он мог разозлиться, что его разбудили и не дали выспаться всласть. Но точно так же он мог разозлиться, что его не разбудили и он проспал полдня — время, за которое можно было сделать столько замечательных дел! Если бы он только на меня при этом взъелся — то плевать, я привык к его взрывам, и утихомирил бы его в конце концов, не став обижаться на любые слова, которые он мог мне наговорить. Но вот если бы он вылил ведро словесных помоев на голову Фантика — тут не избежать было большой разборки! Легче всего было бы плюнуть на всё и умчаться с Фантиком гонять с горы на снегокате — мол, будь, что будет. Но это было бы то, что отец называл «страусиной политикой» — то есть таким поведением, когда ты долго делаешь вид, будто никаких неприятностей и проблем не существует, а потом выходит только хуже.
Быстренько прикинув все это, я решил, что наименьшим злом будет разбудить моего братца — и, если он встанет в дурном настроении, принять первый удар на себя.
Попросив Фантика немного подождать, я поднялся наверх и присел на краешек Ванькиной кровати.
— Эй!.. — негромко позвал я.
Мой брат открыл глаза.
— Просыпайся, — сказал я. — Уже почти десять утра.
— А я и не сплю, — уведомил меня Ванька. — Я просто лежу.
— Мы уже позавтракали, — сообщил я. — И только тебя ждём, чтобы пойти кататься на снегокате.
— Я буду мигом готов! — воскликнул Ванька, соскакивая с постели.
Быстро одеваясь, он мне сообщил:
— Я давно проснулся. Наверно, сразу, как ты вышел из комнаты. Но так здорово было немного поваляться после вчерашнего веселья! Я лежал и думал мои вчерашние мысли.
— И что ты надумал? — внутренне холодея, спросил я.
— Что шапку носить я не буду. Но Фантику ничего не скажу. Мы будем действовать иначе, — сурово известил меня мой братец.
— Мы?! — в испуге отозвался я. — Я-то тут при чём? Если ты собираешься впутывать меня в свои…
— Никуда я тебя впутывать не собираюсь, — ответил Ванька. — А без твоей помощи тут не обойтись. Смотри, они ведь разводят этих животных, потому что только так могут заработать деньги на жизнь, верно?
— Совершенно верно. Дядя Серёжа — тоже бывший биолог, поэтому про зверей все знает лучше, чем про всё остальное. Если бы он пошёл работать бухгалтером или, там, как его, автослесарем, то он бы ничего не сумел заработать!