— Да. Будут часа через полтора.
— Выходит, банька нам сегодня не светит… — вздохнул Степан Артёмович. — Что-нибудь ещё сказали?
— Да. Просили до их приезда машину не вытаскивать. Может, ещё какие-нибудь следы найдут. А потом сами помогут её извлечь.
— Подсуропили детки… — раздался мамин голос.
— Дети-то тут при чём? — возразил отец.
— Вот-вот, не надо на детей валить! — пробасил Степан Артёмович. — Они делали всё, что детям положено — что им теперь, сложа руки сидеть? Я-то в их возрасте ещё и не такие коленца отмачивал! Несчастное стечение обстоятельств — и мы сами хороши, лошадиные головы! Огнестрельное оружие нельзя оставлять никогда и нигде!
— Только тише, — сказал отец. — А то дети услышат и поймут, что мы на них не сердимся. Пока они будут опасаться, что им может нагореть, нам всем будет дышаться намного спокойней!
Мы восторженно поглядели друг на друга: ура, гроза миновала!
— Значит, нам можно спуститься вниз? — прошептал Ванька.
— Ни в коем случае! — таким же шёпотом ответил я. — Пусть думают, будто мы ничего не слышали!
— И вести себя тихо всё равно не помешает… Хотя бы до завтрашнего дня! — прошептала Фантик.
— …А я все равно сегодня попарюсь в баньке! — донёсся до нас упрямый голос Угрюмого. — Раз такая нескладень с самого начала путешествия, то надо переламывать невезуху — паром её вышибить! И зря вы, что ли, с самого утра баню топили? Нельзя допустить, чтобы ваш труд пропадал!
— Баню-то можно и по новой раскочегарить, — сказал отец. — Для нас сейчас важнее как можно быстрее схватить воров, чтобы ружья не уплыли. И чтобы, не дай Бог, с ними каких-нибудь дел не успели натворить.
— Ну, народ! — прогудел министр. — Оглянуться не успеешь, как слямзят всё, что плохо лежит! Взять бы этих мерзавцев да… Честное слово, поймал бы — сам бы проучил! Прочёл бы им мораль, чтобы надолго запомнили!
— Ну, моралями их не проймёшь, — сказала мама.
— Смотря какими, — возразил министр. — Я-то имел в виду присказку моего друга юности, который, по-моему, мог в одиночку медведя заломать. «Я, — говорил он, — признаю только моральные средства убеждения. А лучшее средство морального убеждения — это мой кулак!» и огромный кулачище показывал.
Взрослые внизу рассмеялись.
— Сколько у нас времени до их приезда? — продолжил министр. — Не меньше часу? До чего противно вот так сидеть и ждать!.. Ладно, пошли, что ли, устроимся пока в нашем доме…
Поняв, что больше ничего интересного ожидать не приходится, мы удалились в нашу комнату.
— Интересно, почему отец сказал «воров», а не «вора»? — вопросил Ванька.
— Это понятно, — ответил я. — В одиночку в заповедник мало кто сунется.
— Как по-твоему, — спросила Фантик, — это могли быть те самые браконьеры, которые вчера здесь орудовали?
— Могли, — сказал я. — Но с их стороны это просто невероятная наглость — наведываться два дня подряд, и так близко к центральному комплексу… Обычно так только дураки поступают, так что, я думаю, их поймают довольно быстро.
— Хорошо бы… — вздохнул Ванька. — А то и правда… С самого начала года все наперекосяк получается!
— Само собой ничего на свете не получается, — возразил я. — Если бы ты не начинал брызгать от бешенства слюной по любому поводу, то ничего бы не было!
— А иди ты!.. — огрызнулся Ванька. Но довольно вяло огрызнулся, надо сказать. Хоть он и обожал спорить против очевидного, но тут был не тот случай.
— Скажите лучше, что мы сейчас делать будем? — быстро вмешалась Фантик.
— Можно погулять, — сказал я. — Или с Топой пройтись, или начать строить снежную крепость, чтобы завтра в снежки играть. Но если мы решили, что лучше не вылезать из комнаты, то… — я задумался.
— Чего тут голову ломать? — сказал мой братец. — Мы за всей этой суматохой совсем про наш «паззл» забыли!
— Правильно! — вспомнила Фантик. — Вам ведь подарили «паззл», и большой!
— Расчищайте стол! — распорядился я.
Мы убрали со стола подарки и всё остальное, и достали «паззл».
— С чего начнём? — спросил Ванька, когда мы вскрыли коробку.
— По-моему, сперва надо разобрать все по цветам, — предложила Фантик. — Голубые кусочки неба в одну кучку, серые и коричневые кусочки замка в другую, зелёные — в третью, и так далее. Так потом намного легче будет собирать.
— Верно! — ответил я. — И ещё выбирайте отдельно все крайние кусочки, чтобы мы сразу составили рамку картинки. Двигаться от краёв к центру будет намного удобней…
Мы с таким увлечением взялись за дело, что забыли обо всём на свете. Мы даже не слышали, что творилось внизу и как приехала милиция.
Мы очнулись только тогда, когда к нам в дверь постучали. Больше двух часов пролетело незаметно, и за это время нам удалось собрать только рамку картинки и малюсенький кусочек неба.
— Войдите! — крикнули мы.
В комнату вошли Михаил Дмитриевич и охранник Юрий.
— Ещё раз привет! — сказал Михаил Дмитриевич. — Опрос свидетелей.
— Вам удалось что-нибудь выяснить? — спросил Ванька.
— Выясняем, — усмехнулся Михаил Дмитриевич. — У меня ведь нет волшебной палочки… Или волшебного зеркальца, чтобы увидеть в нём преступника. Но до истины мы докопаемся!
— Боюсь, свидетели из нас фиговые, — сказал я.
— А вдруг! — сказал Михаил Дмитриевич. — Ничего нельзя упускать, иногда такая полезная мелочь может выскочить… Итак, с чего всё началось?
— Ну, мы поспорили из-за снегоката, стали гоняться друг за другом и выскочили на дорогу… — начал я.
И, все втроём, мы достаточно подробно — хотя и чуть-чуть сумбурно, потому что перебивали друг друга — описали, что произошло на дороге.
— Скажите, а как вёл себя ваш замечательный пёс? — спросил Михаил Дмитриевич.
— Нормально себя вёл, — ответил я, оглянувшись на Ваньку и Фантика, и они закивали, подтверждая мои слова.
— Вам не показалось, что он нервничает так, будто кроме находящихся в машине где-то поблизости есть ещё посторонние?
— Нет… — ответил я, чуть подумав и опять оглянувшись на Ваньку и Фантика, и опять они закивали.
— А насколько далеко он вообще может учуять присутствие чужих? — поинтересовался Михаил Дмитриевич.
— Довольно на большом расстоянии, — ответил я. Как-то получилось, что весь разговор предоставили вести мне — как самому старшему. — Километра за три точно.
— То есть, в окружности как минимум три километра никого подозрительного быть в тот момент не могло? Особенно вчерашних браконьеров, ведь пёс уже знал, что их запах — это запах нехороших людей, о которых надо немедленно предупредить?
— Я думаю, что и в большей окружности, — сказал я. — Бывали случаи, когда на резкий запах он реагировал километров за десять.
— А шоссе? — вдруг спросил охранник Юрий.
Я хлопнул себя по лбу.
— Правильно! От того места до шоссе приблизительно два километра по прямой. Просто дорога, по которой вы въезжали в заповедник, идёт наискосок. Но дело в том, что все, происходящее за границами заповедника, Топу не касается. Он знает, что там постоянно и люди, и машины, но что это не входит в охраняемую зону. Он, кстати, и на людей в заповеднике — на тех же грибников или лыжников — может не реагировать, если от них не исходит запах опасности.
— А запах опасности он чует всегда? — спросил Михаил Дмитриевич.
— Всегда — и безошибочно! — заявил Ванька.
— Выходит, если бы в тот момент кто-то находился на обочине шоссе, то Генерал Топтыгин не стал бы на него реагировать?
— Только не вчерашние браконьеры! — уверенно сказал я. — Топа знает, что их надо задержать, как только он их учует. А значит, он поднял бы шум, даже учуяв их на шоссе — или далеко за шоссе. И, возможно, немедленно кинулся бы их «арестовывать».
— Вы всё-таки следите, чтобы он не проявлял излишней самостоятельности, — с беспокойством сказал охранник Юрий. — А то ведь такие бандюги и пристрелить могут…
— Топу не пристрелишь! — с жаром заверил я. — Но ему ведь никто и не позволяет самовольничать. Вот и вчера — он явно чуял чужих, но отец запретил ему отправляться на разведку в одиночку, и Топа послушался, как слушается всегда. Он знает, что хозяин понимает больше, и если запрещает что-то делать, то, значит, неспроста.