— Это превосходно, что случай занес сюда этих американцев; никто не станет подозревать в политических замыслах пароход, на который принимают посторонних пассажиров! — произнес Робер.
Арман ничего не ответил на это. По широкой гранитной лестнице спускались теперь две дамы в белом, в больших соломенных шляпах, вокруг которых вились голубые вуали. Одна из них была блондинка, с типичной красотой англичанки, когда англичанка бывает страсть как хороша; другая, смуглая и стройная, с большими темными глазами, полными задумчивой неги и огня, — красота жаркого юга. За ними торжественно выступало, упираясь на суковатую дубину, уродливое существо в красном фраке, расшитом золотыми галунами, и треугольной шляпе с плюмажем; то был Хоуп, громадный орангутанг, который, большими прыжками обогнав дам, раньше их очутился на палубе «Яллы» и, дружески пожав руку Робера, с распростертыми объятиями кинулся к Арману, к которому он питал особую привязанность. Теперь и дамы взошли на палубы. Смуглая Лотия подошла к Роберу и, протянув ему руку, тихо сказала: «Настает час, когда вы отдаетесь всецело моему делу, делу моего народа! Я знаю, что душа ваша слилась с моей душой, Робер, но все же в эту решительную минуту я хочу сказать вам, что если вы выйдете победителем, то назовете меня своей женой; если же будете побеждены, то я последую за вами повсюду — даже на смерть, и буду вашей подругой и здесь, на земле, и там, в царстве солнца!»
Робер склонился и запечатлел долгий поцелуй на протянутой ему руке молодой девушки.
— Пора в путь, друзья! — прервал их Арман, не желая давать им расчувствоваться.
Сирена пронзительно свистнула, клубы дыма вырвались из белых труб «Яллы», и маленькая дахаби с нарастающей быстротой понеслась по глади реки, образующей в этом месте рукав между берегом и островом Булак.
Джон и Джек прекрасно устроились в большой кормовой каюте; теперь они вышли на палубу и представились дамам, причем Джон на этот раз благодаря увещаниям брата и, главное, в интересах своего поручения старался быть более вежлив. Что же касается Джека, то он решил в душе сохранять полный нейтралитет и предоставить все донесения и отчеты Джону.
Под вечер, когда дахаби, проходя мимо острова Родо, подошла к пристани Гозе, наши путешественники, оставаясь верными роли туристов, высадились на берег и отправились осматривать расположенные вблизи развалины и пирамиды. Как водится, остановились в Мена-Хауз-Отеле, у подножия скалистого плато, на котором возвышаются пирамиды, и наконец добрались до знаменитого мавзолея Хеопса, состоящего из 2 352 000 кубических метров камня. Тут же неподалеку среди песков лежит и грандиозный сфинкс с изуродованным лицом, точно окаменелый страж, покинутый здесь некогда существовавшей цивилизацией.
Едва успели туристы ступить на берег, как их обступила со всех сторон кричащая, докучливая и навязчивая толпа проводников, предлагавших свои услуги. Во время этой сутолоки к Джону подошел один из проводников и шепнул:
— Возьмите меня в проводники. Ночь теплая!
— И звездная!
— Это доброе предзнаменование!
— Надеюсь, что так!
— Мы отправляемся в некрополь! — крикнул Арман.
— А мы на пирамиды! — отозвался Джон.
— Пойдемте! — шепнул человек, напросившийся в проводники, и оба брата последовали за ним.
— Отчет! — произнес он лаконически, когда они уже потеряли из виду остальных.
Джон уже раскрыл рот, чтобы начать говорить, как вдруг случилось нечто совершенно необычайное. Громадный орангутанг Хоуп очутился за спиною мнимого проводника и прежде, чем тот успел очнуться, схватил его под руку и, опираясь на его руку, вошел с этой компанией.
Выслушав отчет Джона, проводник ему сказал:
— Теперь я со своей стороны должен известить вас, что впредь к условным словам должно быть прибавлено еще одно слово: Нилия.
— Что это слово значит? — спросил Джон.
— Этого я не могу вам объяснить, и мне самому это не известно! Полагаю, что это просто пароль! Прощайте!
Проводник покинул своих туристов, и те вернулись к «Ялле». Вскоре подошли и остальные пассажиры дахаби. Вечер и ночь прошли спокойно, а поутру наши путешественники продолжали путь.
Для Джека его положение тайного шпиона было крайне тягостно, так как сердце его невольно было расположено к французам, все в них нравилось ему и привлекало его, и они, со своей стороны, выказывали к нему искреннее расположение; нередко даже они шутя говорили ему: «вы, сэр Джек, — настоящий американский француз», или же: «Вас можно принять за природного парижанина!»
Эти любезные слова чрезвычайно смущали Джека.