— Ну, насчет того, что Греция — вас не обманули…
— Ой, правда? — обрадовалась Алиса. Она представила, как утрет нос этой задаваке Лике.
— А вот насчет возраста — тут вам немножко приврали.
— Что — не первый век? — разочарованно протянула Алиса.
— Не первый, — старичок развел руками. — Не могу вас вводить в заблуждение!
— А какой?
— Двадцать первый, душечка!
— Двадцать первый? — изумленно выдохнула Алиса. — Двадцать первый век до нашей эры?
— Почему же — до? Двадцать первый век христианского летосчисления, то есть наши с вами дни.., хотя, впрочем, я уже давно чувствую себя обломком прошлого.., в некотором смысле — антиквариатом!
— Вы уверены? — переспросила Алиса.
— Конечно, душечка! — старичок погладил ее по руке. — Конечно, уверен! В сувенирных лавках Пирея такие статуэтки продаются по десять евро…
— Ах он, мерзавец! — выдохнула Алиса. — Клялся, что контрабандой вывез ее из Греции, купил на раскопках…
— Из Греции уже сто лет ничего такого не вывозят! — проговорил Иван Филаретович. — Да вы не расстраивайтесь так! С кем не бывает! Зато ван Сванельт у вас очень хороший!
— Кто? — удивленно переспросила Алиса.
— Ван Сванельт, голландский художник середины девятнадцатого века, — старичок подошел к картине в массивной золоченой раме, внимательно посмотрел на нее. — И Саардикстра тоже очень приличный…
— Вы что-то путаете! — сухо проговорила хозяйка. — Это Творогов, русский художник-передвижник…
— Да нет, деточка! — Иван Филаретович улыбнулся детской лучезарной улыбкой. — Вот это —Густав ван Сванельт, а это — Саардикстра…
— Что вы такое говорите! — возмущенно выпалила Алиса. — Это Евлампий Творогов! Вот же, подпись его в углу! Эта картина называется «Амбар», а эта — «Пейзаж с рожном».., между прочим, по сто тысяч за каждую выложила!
— Деточка, — старичок надулся. — Насчет того, что я ошибаюсь — это вы зря, я как раз по голландской живописи специализируюсь! А как раз эти картины не так давно видел, они на аукционе проходили…
— А как же подпись?
— Да вам любой студент из Академии художеств за пять минут любую подпись изобразит!
Почувствовав перемену в настроении хозяйки, Иван Филаретович добавил:
— Да что вы так расстраиваетесь? Сванельт и Саардикстра — очень хорошие художники, куда лучше вашего Творогова!
— Да? — раздраженно выдавила Алиса. — Голландцы и всякие шведы по пять — шесть тысяч евро идут, а русские передвижники — по сто — сто пятьдесят! Я же вам говорю — за эти по сто тысяч выложила! Да вы ничего не путаете?
— Деточка, — Иван Филаретович скривился, как ребенок, которому вместо конфеты подсунули рыбий жир. — Ну сколько же можно! Я ведь вам сказал — эта вот картина-Густав ван Сванельт, называется «Старый амбар», выполнена между восемьсот восьмидесятым и восемьдесят пятым годом, а эта — Яан Саардикстра, «Пейзаж с мельницей»…
— Ага! — радостно воскликнула Алиса. — Вот видите! Какой же это пейзаж с мельницей? Где тут мельница, где?
— Вот тут была мельница, в правом углу! — старичок ткнул в холст дужкой очков. — Видите, она записана, причем не очень аккуратно.., видно, что человек торопился…
— Торопился! — как горное эхо, повторила Алиса. — Ну да, Лика говорила, что хозяин уезжает в Мексику, и покупать надо быстрее.., ах она, сволочь!
— Я же вам говорю, — не унимался Иван Филаретович. — Я эти картины хорошо знаю, я их оценивал для того аукциона…
— И во что вы их оценили?
— Сванельта в семь тысяч, Саардикстру — в пять с половиной.., но это начальная цена, ушли они немножко дороже…
— Ах она, мерзавка! — Алиса скрипнула зубами. — Так кинуть подругу! Ну я ей это припомню!
— Не волнуйтесь так, душечка! — старичок погладил Алису по руке. — Волнения плохо сказываются на цвете лица!
Едва проводив Ивана Филаретовича, Алиса позвонила Лике.
— Ну что, — защебетала та, едва на ее мобильнике высветился номер Алисы. — Что тебе сказал этот старый таракан? Ведь статуэтка фальшивая, да?
— Фальшивая, — сквозь зубы процедила Алиса.
— А я тебе говорила, говорила! — радостно заверещала Сарычева. — Нечего у случайных людей покупать! Если бы ты имела дело только с проверенными людьми, никогда бы не нарвалась…
— С проверенными? — повторила Алиса. — То есть с тобой?
— Ну, хотя бы и со мной.., а почему нет?
— Ты еще спрашиваешь?
До Лики, наконец, дошло, что с подругой что-то не так.
— А что случилось-то?
— Этот твой старичок — он что, крутой спец?
— Круче не бывает! Ты же меня знаешь — фуфла не держим!
— Так вот, этот твой крутой спец однозначно мне сказал, что тот передвижник, которого ты мне толкнула — никакой не передвижник!
— То есть как — не передвижник? Я тебя не понимаю!
— Все ты понимаешь! — Алиса перешла на визг. — Лажу ты мне подсунула, вот что!
— Что, Филаретыч сказал, что Творогов фальшивка?
— Хуже! Фальшивка — это бы еще полбеды! С кем не бывает.., твой Фиолетыч мне однозначно сказал, что это никакой не Творогов, а два каких-то тусклых голландца! А кому они нужны, твои голландцы?
— Стой! — перебила ее Лика. — Во-первых, голландцы не мои.., их сама Выпетовская продавала! А Выпетовская — большой человек, ты знаешь! Во-вторых…
— Не будет никакого «во-вторых»! Не будет никакого «в-третьих»! Я от тебя мокрого места не оставлю, если ты вопрос не разрулишь! Даю сроку до завтра!
Лика Сарычева помрачнела.
Она знала Алису не первый год, и не сомневалась: если та грозит с ней разделаться — она это сделает.
Алиса Прытко была женщина самостоятельная.
Она своими руками создала свой бизнес, сделала его процветающим и рентабельным, смела с дороги многочисленных конкурентов и дала понять остальным, что лучше не становиться у нее на пути.
В известной рекламе зубной пасты утверждают, что нормой для человека являются тридцать два зуба. У Алисы их было не меньше пятидесяти, и все — острые, как у акулы. Деловые знакомые — из тех, что не стояли на ее пути, — обычно и называли ее «Акула Прытко». Или просто «Мадам Акула». Разумеется, только за глаза.
При том что бизнес у нее был самый что ни на есть мирный.
Алиса торговала памперсами.
Естественно, она не стояла с ними на рынке. Она закупала эти необходимые каждому современному младенцу предметы вагонами и кораблями, на нее работали крупнейшие производители Европы, Америки и Юго-Восточной Азии. Кроме того, у нее был собственный завод в Тверской области, выпускавший миллион памперсов в сутки.
Короче, Алиса была монополистом на этом рынке.
Пару лет назад один бойкий сибирский бизнесмен пытался конкурировать с Акулой, но кончилось это печально. Разумеется, для него. Однажды, чудесным весенним вечером, возвращаясь с удачно проведенных переговоров и находясь по этому поводу в превосходном настроении, темпераментный сибиряк подсадил в свою машину симпатичную миниатюрную блондинку с трогательными голубыми глазами. Поднявшись в квартиру сибиряка, блондинка, вместо того чтобы приятно провести с ним вечер, так отделала злосчастного бизнесмена, что он провел в больницах и санаториях почти полгода, и даже после этого заикался и вздрагивал при виде любой женщины. Естественно, в бизнесе ему больше нечего было делать.
— Короче, — проговорила Алиса холодным, не оставляющим никаких сомнений голосом. — Разбирайся как хочешь со своей Выпетовской, но чтобы деньги мне вернула!
Лика хотела возразить, что Выпетовская вовсе не ее, но возражать было некому: Алиса уже повесила трубку.
На одной из линий Васильевского острова, в старом, давно нуждающемся в ремонте доме с плохо сохранившимися располневшими кариатидами на фронтоне, был антикварный магазин. Он вовсе не был шикарным заведением с огромными зеркальными витринами, через которые виднеются ампирные мебельные гарнитуры (пара-тройка вещей настоящие, остальное — откровенный новодел, изготовленный в Подмосковье), бронзовые лампы и картины в пышных золотых рамах. У дверей таких магазинов стоит обычно солидный немолодой швейцар в маскарадной форме с золотым галуном, а внутри встречают редких посетителей предупредительные продавцы с вкрадчивыми голосами и профессиональными ласковыми улыбками.