Мы уже говорили, что Морис был чрезвычайно ловок во всех видах гимнастических упражнений. Каждый идет туда, куда его влечет сердце. Случайно оказавшись перед балаганом госпожи Самайу, Морис тут же устремился внутрь, соблазненный многообещающей афишей. Нет, его не привлекал зверинец и вовсе не интересовала парящая в воздухе девушка-каталептичка – юноше не терпелось поглядеть на ловкача-гимнаста, в тридцати футах от земли проделывающего на трапеции захватывающие трюки.
В гимнасте сразу же пришлось разочароваться: молодец в трико телесного цвета, столь пышно разрекламированный афишкой, оказался неуклюжим и трусоватым бедолагой, робко исполняющим упражнения, доступные любому школьнику. (Этот факт отчасти повлиял на дальнейшую судьбу нашего героя.) Напротив, юная каталептичка чрезвычайно его заинтересовала, причем Мориса привлекло не чудесное парение в воздухе, а исходящее от всего ее облика очарование.
Мы не станем здесь давать ее портрета: обаятельной циркачкой была Валентина де Вилланове в возрасте пятнадцати лет.
В своей студенческой жизни Морис имел «знакомства», как принято было выражаться тогда в Латинском квартале. Многие девушки ему нравились, но ни одну из них он не любил.
При виде Валентины – в цирке она выступала под именем Флоретты – юноша был поражен в самое сердце, неведомое доселе чувство завладело всем его существом.
Много можно найти людей, отрицающих мгновенную любовь с первого взгляда, считающих ее вымыслом, пригодным разве что для романа. Пускай себе думают, как хотят. Нелишне, однако, заметить, что ничто не стоит так близко к реальной жизни, как хорошо задуманный и талантливо написанный роман.
Морис вышел из балагана, пошатываясь, точно пьяный.
В голове стоял густой туман, все мысли куда-то улетучились.
Он шагал, ничего не соображая, по одной из тех бесконечных улиц, что лучами разбегаются от дворца.
Наступила ночь, а он все еще в волнении и тревоге бродил по Парижу, не умея свести в одно две противоречивые идеи.
Почти машинально он двинулся к дому полковника и два раза прошел мимо его двери, так и не прикоснувшись к молотку.
Склонный к опрометчивым поступкам и слегка инфантильный Морис имел в себе и авантюрную жилку. Еще не решив, что он собирается делать, юноша безотчетно направился к тому месту, где впервые в жизни был захвачен столь сильным чувством.
В глубокой задумчивости он смотрел на балаган.
К его стене было приклеено какое-то объявление. Морис приблизился и прочитал слова, написанные рукой, дерзко пренебрегавшей и каллиграфией, и орфографией: Требуется сильный парень для трапеции и для шеста.
Виски его повлажнели, перед внутренним взором явилось исполненное достоинства лицо папаши Паже, но его тотчас вытеснило другое, куда более восхитительное видение: Флоретта в весеннем цвету своих пятнадцати лет. Морис постучал в дверь...
Да, рок, видимо, повелевал Морису заключить контракт именно в тот день, только местом его службы оказался не гусарский полк, а балаган фигляров.
Что было дальше, читатель знает – во всяком случае догадаться об этом не составит труда.
У юноши все-таки хватило осторожности не назвать своей фамилии, дабы избавить почтенного ангулемского нотариуса от крайнего унижения: узнай земляки Мориса о роде его занятий, они непременно стали бы приставать к отцу с язвительными расспросами об успехах парижского сынка, прославившегося по всем ярмаркам Франции и Наварры – как же! как же! не только трапеция, но еще и шест, и гири!
Двенадцать месяцев пролетели молнией.
Морис был счастливее короля: переполненный любовью, он верил, что его тоже любят.
А в конце года на празднестве в том же самом Версале, открывшем для него двери рая, Морис получил от судьбы страшный удар. Однажды утром укротительница сообщила: Флоретта уехала, объявились ее родственники и забрали девушку.
Сколько раз ему представлялось именно это! Сколько раз его посещала догадка, что Флоретта не принадлежит этому балаганному мирку, куда ее забросило по воле случая. Она была так горда и так деликатна, что казалась существом иной, высшей касты; она говорила нежным голосом, правильно и всегда учтиво, наконец в ней было врожденное достоинство, чувство самоуважения, столь удивительное для бедной девушки.
Морис обронил лишь одну фразу:
– Я так этого боялся!
И вскоре осуществил свое прежнее намерение сделаться военным. Ему желалось быть непременно убитым, поэтому он записался в африканский полк.
И вот теперь, после двух лет отсутствия, покидая балаган госпожи Самайу, Морис был так же опьянен любовью, как в тот день, когда впервые увидел Флоретту.
Из беседы с Леокадией он вынес смутные и странные ощущения. Два вывода сталкивались друг с другом и никак не желали объединяться. Во-первых, Флоретта все еще его любила, доказательством чему служили ее рискованные визиты в балаган. Во-вторых, мысли ее были заняты другим, и в балаган она приезжала не только ради Мориса.
Чему верить?
Таинственный характер сведений, полученных от Леокадии, Черные Мантии, опасности, отрывочный рассказ о кровожадном бандите и его странной склонности к милосердию – все это беспорядочно теснилось в разгоряченном мозгу Мориса. Он ничего не мог понять в этой неразберихе и сомневался, понимала ли в ней что-нибудь Леокадия.
Во всей этой истории была лишь одна ясная и отчетливая деталь: непрерывно звучавшее в ушах имя Реми д'Аркс. Он до безумия ненавидел незнакомца, носившего это имя, он отдал бы полжизни за то, чтобы оказаться с ним лицом к лицу со шпагой в руке.
Дорога от Ботанического сада до арки Звезды кажется бесконечной, ибо надо пересечь весь Париж, однако Морис, не обращавший внимания на время, даже не заметил, как проделал этот путь, и был весьма удивлен, услышав бой часов с Елисейской башни, – он как раз переходил круглую площадь между улицей Монтень и аллеей Вдов.
– Поживем – увидим, – пробормотал он наконец, подводя итог своим бессвязным размышлениям. – Надо встретиться с ней, это самое главное. Если ей угрожает опасность, я стану ее спасителем. На что мне еще надеяться? Мне нет без нее жизни. Да-да, нам надо непременно увидеться. Если она все еще любит меня, если она готова бросить ради меня всю эту роскошь... У нее наверняка есть какой-то план, раз она приезжала из-за меня в балаган.
Он остановился посреди улицы, а затем уселся на скамейку, охватив пылающую голову холодными как лед руками.
– Но этот Реми д'Аркс! – в отчаянии воскликнул он. – Богач! Возможно, жених! Ради него не надо отказываться ни от семьи, ни от света...
Какое-то время он молча сидел один среди тихой пустынной улицы, потом вскочил и продолжил свой путь ускоренным шагом.
– Я сошел с ума! Эта бедная вдова судит Флоретту по своим меркам, которые вовсе для нее не годятся. Она любит меня! Она сказала мне об этом сама, а нет никого на земле честнее и правдивее ее. Нам обязательно надо встретиться, первое же ее слово прояснит все, первый наш поцелуй развеет сомнения. А если господин Реми д'Аркс... Что ж, у арабов еще не перевелись пули, и я не стану уклоняться от них.
На углу улицы Оратуар он увидел вереницу карет, стоявших у входа в богатый особняк. Морис хотел побыстрее проскочить мимо – все, от чего веяло счастьем и роскошью, вызывало у него глухую ревность, – но внезапно остановился как вкопанный: вышедший из особняка лакей, сделав несколько шагов по тротуару, громко выкрикнул:
– Карету для господина Реми д'Аркса... да поживее!
XI
УБИЙСТВО
Это имя, прозвучавшее нежданным отголоском его ненависти, пригвоздило Мориса к месту, так что казалось, будто ноги его накрепко пристыли к земле. В ответ на призыв слуги элегантный экипаж, отделившись от вереницы своих собратьев, по мощеной дорожке, идущей вверх и пересекавшей тротуар, въехал во двор особняка.
Пробыв еще минуту в недвижимости, Морис подумал: «Я слишком далеко стою, отсюда мне его не увидеть».
Коляска, захватившая с крыльца своего хозяина, неспешно спускалась по склону. Оконца ее были наглухо закрыты, дабы внутрь не проникал ночной холод.