Полковник, улыбаясь, кивнул ему в знак согласия и взял у него рукопись.
– Когда-то, – промолвил он, явно довольный произведенным эффектом, – я мог продекламировать драму в пять актов, не переводя духа, я играл в спектаклях и даже пел тенором, но теперь мой голос быстро садится! Прошлого не вернешь. Ну как, по вашему мнению, мои драгоценные, удалось автору описание Приятеля-Тулонца?
Члены совета, теперь внимавшие словам полковника напряженно и настороженно, пребывали в тревоге, даже лицо его племянника графа Корона выражало видимое беспокойство.
– Тулонец выведен на чистую воду, – отозвалась графиня де Клар, – автору остается только протянуть руку и схватить его.
– Не завидуй, душечка, – злорадно улыбаясь, ответил старец, – твое описание еще удачнее: настоящий портрет. Аббат написан во весь рост – любой жандарм узнает его без труда. Портрет графа Корона весьма выразителен, а что касается добряка Самюэля, то я посоветовал бы ему подослать вместо себя коллегу, если Реми д'Аркс вдруг вздумает обратиться к нему за медицинской помощью: наш эскулап удивительно похож на самого себя, однако настоящим шедевром точности является наш уважаемый профессор права, не покладая рук выуживающий для нас лазейки в уголовном кодексе и владеющий нелегким ремеслом соавторства с законом; вспомните-ка его слова: «Надо уметь играть на законе так, как Паганини играл на скрипке; овладев этим искусством, можно заставить закон грабить и убивать».
– А я? – дрожащим голосом поинтересовался наследник престола, сын несчастного Людовика, принц Сен-Луи, в повседневной жизни – просто Николя. – Моя дурацкая роль хуже ярлыка, пришпиленного ко лбу, меня распознать легче всех.
– Вот именно, – подтвердил полковник. – Когда Реми д'Арксу пришла в голову прекрасная идея доверить свою рукопись мне, я первым делом кинулся к твоему портрету. Тебе повезло, сынок, и мне тоже: вот уже два месяца, как наш следственный судья каждый вечер видит нас с тобою вместе в особняке Орнан. Малейшее подозрение, павшее на тебя, могло бы погубить всех. К счастью, насчет принца сведения у него не первой свежести, запоздали на полгода, против твоей августейшей особы поставлено единственное слово – мертв.
Дорогие друзья, – обратился полковник к собравшимся радостным тоном, явно контрастировавшим с общей подавленностью. – Может, будет лучше, если каждый сам прочтет написанное в его честь похвальное слово? Пусти рукопись по рукам, Приятель.
Тетрадь начала путешествовать из рук в руки. Зловещая тишина установилась за зеленым столом. Только полковник не утерял веселого настроения: макая перо в чернила, он рисовал на лежавшем перед ним листе белой бумаги пресмешных человечков – совсем маленьких, но с громадными головами.
Как только рукопись обошла весь круг, он отложил перо.
– Ну как, мои дорогие? – спросил старик членов совета, в глазах которых от его провоцирующе спокойного голоса зажглись злобные огоньки. – Я обещал вам кое-что любопытное, а вы не верили. Но я все-таки сдержал свое слово, вы не находите?
– Нас предали, – отозвался профессор права, – это яснее ясного.
– Этому человеку достаточно протянуть руку, – снова высказала свое опасение графиня, – чтобы схватить нас всех.
– Именно, – поддержал ее полковник, – к тому же рука у него очень длинная. Префектура чинит ему кое-какие помехи, поскольку она не любит людей со стороны, вторгающихся в область ее компетенций, точно так же, как наша академия отказывается признать что-либо, выдуманное не ею. Но этот доклад поставит префектуру на место.
Взяв рукопись, он открыл ее на последней странице и проговорил:
– В конце следуют выводы, весьма четкие и логичные, министру трудно будет не согласиться с ними. Послушайте:
«...Итак, я обращаюсь за помощью к Вашему Превосходительству. Разумеется, мне не обойтись без агентов, но я требую полной свободы действий и полной независимости, особенно от префектуры полиции.
Я кладу на чашу весов свое профессиональное будущее. Если я пошел по ложному пути, значит, я самонадеянный человек или безумец – в таком случае я подаю в отставку. Если же мой розыск удачен, я не прошу ничего, ибо я делал только то, что входит в обязанности судьи.
Я жду от Вашего Превосходительства помощи по трем пунктам: мне нужно право действовать, самостоятельность в выборе агентов и карт-бланшпо отношению к префектуре. Если мои требования будут выполнены, я обязуюсь через две недели передать главарей преступной ассоциации в руки правосудия...»
– У нас же есть Лейтенант! – вскричал граф Корона.– Этот безумец грозится утопить нас в стакане воды, так ударим первыми – и баста!
Полковник быстренько пролистнул тетрадь.
– Верно, – заметил он, – это первое, что приходит к голову. Наш противник – не Ахилл и не Митридат, но есть в этом докладе небольшой пассаж, видимо, упущенный вами. Вы позволите? Я, конечно, злоупотребляю вашей любезностью, но это будет последняя цитата, обещаю.
И он зачитал:
«...Черные Мантии вокруг меня, я им известен, в этом нет сомнений, я это чувствую. Игра с огнем затеяна мною добровольно. Человек, поставляющий мне о них самые надежные сведения, – убийца, работающий по заказу сверху, присяжный палач большого совета Черных Мантий...»
Присутствующие изумленно зашумели, со всех губ почти одновременно слетело имя Куатье. Полковник, лукаво прищурившись промолвил:
– Да, есть чему дивиться! Зверя страшнее, чем Куатье, я в жизни не встречал, и вот поди ж ты! Он решил исправиться, а заодно и поднабить мошну: этот чертов Реми д'Аркс сорит деньгами так, будто в кармане у него перуанские копи. Однако позвольте закончить.
«...Вполне возможно, что меня постигнет участь моего отца. Я к этому готов и принял меры предосторожности: мой труд переживет меня. Настоящий доклад существует в трех экземплярах, хранимых в трех различных, но одинаково надежных местах. Если со мной случится несчастье, хранители моего труда не дадут погибнуть начатому делу, а моя смерть заставит их с полной серьезностью отнестись к этому документу, который я завещаю, во-первых, Вам, господин министр, во-вторых, герцогу Орлеанскому, наследнику короны, и, в-третьих, королю...»
Полковник захлопнул тетрадь, положил ее на стол и, зябко кутаясь в теплый халат, сказал:
– Надеюсь, мои сокровища, вы наконец уяснили то, что было бы понятно любому: в данных обстоятельствах убить нашего милого мальчика – это все равно что взорвать бочку с порохом.
Он замолчал. Члены совета опустили головы. Лекок, уже успевший взять себя в руки и теперь выглядевший спокойнее других, промолвил:
– Дорогой Отец, невозможно, чтоб погибли люди, во главе которых стоите вы. Не заставляйте нас мучиться, будьте, как всегда, нашим Провидением: тряхните своим знаменитым мешком с хитростями, наверняка там припасен какой-то трюк!
– Увы! Мешок мой оскудел! – с напускной скромностью пожаловался старец. – Вся надежда на вас, милые детки! Все вы в цветущем возрасте, талантливы, отважны, а я... я хирею... вы сами недавно намекнули мне на это... да я и без ваших намеков знаю, что свою роль на земле я отыграл.
– Всем встать! – скомандовал Лекок, словно офицер на плацу. – Смирно! Два шага вперед! На колени! Перед нами наш бог, а боги не могут обойтись без поклонения!
– Ты что, ошалел, Тулонец? – спросил старик, метнув в него пронзительно-острый взгляд.
Лекок опустил глаза и пролепетал:
– Вовсе нет, вы же сами видите – вас окружают покорные просители.
– Отец! – смиренным голоском воскликнула графиня де Клар. – Вы были правы, мы в опасности, мы висим над пропастью, только вам по силам спасти нас. Умоляю: спасите!
Полковник Боццо выпрямился, и его гладкий, как слоновая кость, череп победно засиял над низко опущенными головами.