Он быстро встал и подхватил вдову под локоть. В самом деле, ноги у нее подкашивались.
– Я знаю, что вы тоже принимаете живое участие в судьбе этих двух детей, – продолжал незнакомец, ведя хозяйку к столу, – так что мы с вами непременно станем добрыми друзьями. Поначалу-то мне казалось забавным предстать перед вами в роли этакого скандалиста, потому что я думал, будто встречу противную толстуху с визгливым голосом, – без всякого стеснения высказывал он свои предположения. – Но вы оказались замечательной женщиной, и вы плачете, так что впредь я обещаю вести себя галантно, как и подобает представителю моего пола.
Он помог укротительнице сесть.
– Итак, вы хотите знать, кто я такой. Что ж, я вам отвечу: я не принц и не нищий, я – нечто среднее: меня зовут Констанс, я врач, не имеющий докторской степени, главный помощник доктора Самюэля, более ученый, чем куча бездельников с дипломами. Доктор Самюэль доверяет мне даже такие дела, которые не имеют никакого отношения к моей специальности, – например, охоту за укротительницей, – он снисходительно улыбнулся и склонил голову перед Леокадией. – Вот уже трое суток, как я, словно ищейка, иду по вашему следу... Разумеется, подобные занятия не приносят богатства, однако я люблю то, что блестит, и с удовольствием ношу золотые очки, которые я получил в обмен на очки из поддельного золота. Очень честно, не правда ли? Я довольно-таки честолюбив и надеюсь, что история, приключившаяся с мадемуазель Валентиной, поможет мне пробиться в свет. Благодаря ей я уже завязал отношения с такими людьми, к которым раньше даже не мог подойти: например, с маркизой д'Орнан, с графиней Корона – черт возьми, какая женщина, – с полковником Боццо, обладателем десяти миллионов, с господином де Сен-Луи, который, возможно, наследует Луи-Филиппу, и с многими другими.
– Пожалуйста, расскажите мне о Флоретте, – тихонько попросила вдова.
– И о Морисе, не так ли? – расхохотался Констанс. – Вы уже не так молоды, но все еще неплохо выглядите, что же касается лейтенанта, то он, наверное, писаный красавец. Я не знаю его. Я говорю только, что если он обладает хотя бы половиной красоты Валентины, то он просто Адонис! Не нервничайте, я уже перехожу к цели моего визита.
И, покрутив пальцем у виска, Констанс сказал:
– По словам доктора Самюэля, постоянный уход, забота, внимание могут ее исцелить, однако сейчас она совсем... того...
– Бедная Флоретта! – пробормотала вдова.
– Увы! Действительно, бедняжку очень жалко, – с притворной жалостью произнес Констанс. – Будем справедливы, в такую девушку немудрено было влюбиться. Да не переживайте вы так! Ее лечат спокойно и старательно, а доктор Самюэль к тому же – единственный в Париже специалист по подобным болезням. Она не буйная, и все ее просто обожают. Каждый день ее навещают графини, баронессы и маркизы. Она хорошо ест, пьет, спит...
– Она сумасшедшая! – глухо произнесла госпожа Самайу. Только сейчас до нее дошло, что слова Констанса нужно понимать в буквальном смысле. – Она сумасшедшая!
Констанс серьезно кивнул. Наступило молчание. Эша-лот почти не дышал в своем углу, с того самого момента, как посетитель упомянул полковника Боццо.
Он внимательно слушал, стараясь не пропустить ни единого слова.
VIII
ЭШАЛОТ ПОДСЛУШИВАЕТ
Ни укротительница, ни Констанс не обращали на Эшалота ни малейшего внимания. В ноябре рано темнеет, и к тому часу в балагане уже царил полумрак. Хозяйка и гость сидели друг напротив друга. Констанс по всей видимости уже вполне освоился и чувствовал себя как дома. Он взял бутылку и наполнил вином два стакана.
– Хотя меня и не собираются делать академиком, я ничуть не глупее прочих, – произнес он. – По крайней мере, здравым смыслом я наделен. Уверен, вы оцените это, и мы с вами будем добрыми друзьями. За ваше здоровье, мамаша Лео; ведь так вас называет та девица, не правда ли?
Укротительница удивленно посмотрела на него.
– Вы не похожи на злого человека, – проговорила она. – Раз уж вы пришли ко мне, то, наверное, не для того, чтобы причинить мне боль. Но мне не нравится одна вещь: вы постоянно на что-то намекаете, вы говорите со мной так, как будто я что-то знаю, а я между тем не знаю ровным счетом ничего.
– Не может быть! – воскликнул Констанс. – Ярмарка в Лож, откуда вы недавно вернулись, это не край света. Там тоже можно было купить газету и узнать то, что знают все.
– Только сегодня мне рассказали о том, что пишут в газетах, – ответила Леокадия. – Мне пришлось бы слишком долго объяснять вам, почему я так ничего и не знала. У меня было много работы... Возможно, я не смотрела по сторонам, потому что боялась увидеть нечто страшное.
Меня что-то тревожило, у меня постоянно было тяжело на душе. Говорят, у людей иногда бывают предчувствия, вот, наверное, и я предчувствовала какую-то беду. Короче говоря, сегодня мне рассказали об убийстве на улице Анжу. Больше я ничего не знаю, и если вы и впрямь пришли сюда для того, чтобы сделать что-нибудь хорошее, доскажите мне остальное.
– Хорошо! – кивнул помощник доктора Самюэля. – В общем-то, тут и говорить особенно не о чем. Все очень просто... Нет, вы только подумайте, мамаша Лео, я успел уже вас полюбить от всего сердца! Когда я вошел сюда, я думал, что мне предстоит разговаривать с этакой грубой великаншей в юбке, а вы оказались кроткой, как ягненок. Впрочем, я отвлекся. Итак, начнем с самого начала. И пожалуйста, успокойтесь, напрасно вы так переживаете. Эта история куда лучше, чем вам представляется. Во-первых, убийства на улице Анжу не было...
– Ах! – воскликнула вдова. – Я была в этом уверена!
– Ну конечно! Ведь это же очевидно! Зачем двум влюбленным голубкам понадобилось бы убивать Реми д'Аркса? Они и не думали о нем вовсе, а думали только о своей несчастной любви. Новый следователь, Перрен-Шампен – ужасный хитрец и проныра. Кажется, у него повсюду глаза: и сзади, и по бокам, и на лбу. Короче говоря, настоящая ищейка. Так вот, когда к нему пришла маркиза, чтобы просить за девицу, он сказал ей: «Успокойтесь, я уверен, что в приключении вашей племянницы нет ничего, кроме белых роз и лилий». Так уж он красиво выразился. И еще следователь добавил, что дело это сугубо семейное и в компетенцию суда не входит.
– Но тогда и Мориса не должны ни в чем обвинять, правда? – спросила укротительница, и в голосе ее зазвучала надежда.
– Если говорить только о происшествии на улице Анжу, то да. Но ведь есть еще скверная история, которая случилась в доме номер шесть на улице Оратуар, в комнате восемнадцать. Видите, как хорошо я помню все цифры! Послушайте, вы знаете, что в суде называют «отдельным запросом»?
– Нет, – ответила вдова, – я очень многого не знаю. Рассказывайте, господин Констанс. Выпейте еще стаканчик, если мое вино не кажется вам чересчур плохим.
– Да что вы, винцо славное! Глотните и вы со мной!
Значит, отдельный запрос – это особое разбирательство в случае, когда судьям непонятна какая-то деталь. И вот пришел к нам как-то Перрен-Шампен и говорит, что ему надо допросить малышку... Разумеется, когда я сказал «малышка», я не имел в виду ее рост: он у нее замечательный. Просто она впуталась в такую историю, что у меня ощущение, будто она снова стала ребенком. Знаете, иногда думаешь о каком-нибудь человеке, и он представляется тебе иным, чем на самом деле. Например, судейские мне кажутся людьми, у которых головы ястребов и коршунов. Взять хоть того же Шампена. Его круглые глаза – как два буравчика, которыми он в вас впивается. Рот у него большой и напоминает рану, а нос – словно клинок сабли... В общем, ему никак не удавалось ничего вытянуть из мадемуазель Валентины, и это его слегка бесило, однако он старался сделать вид, что ему все равно, и каждую минуту повторял: «Следствие в этом не нуждается!» А сам не отставал от девушки: «На этаже две смежные комнаты. В одной проживал Ганс Шпигель, в другой – лейтенант Морис Паже. Ганс Шпигель украл бриллианты Бернетти на сумму в полмиллиона. У Мориса Паже совершенно нет денег, и он влюблен в молодую и очень богатую девушку. На этой злосчастной двери, соединяющей комнаты семнадцать и восемнадцать, обнаружены многочисленные следы, указывающие на то, что дверь была взломана. Инструменты, с помощью которых был произведен взлом, отыскались в комнате номер восемнадцать, где проживал лейтенант Паже».