– Он простой, хороший парень, – заступилась за него укротительница.
– Ах, мамаша, – укоризненно покачал головой Констанс, – сейчас речь идет о делах, которые касаются не только нас с вами, но и других людей. Есть вещи, которые не стоит доверять даже невинным душам. Знаешь, любезный, выйди-ка ты на улицу, да посмотри – не наступила ли там часом весна? И помни: молчать всегда лучше, чем говорить. У меня твои приметы уже здесь.
С этими словами он постучал себя по лбу.
Ничего не ответив, Эшалот тотчас же направился к двери.
Как только несостоявшийся аптекарь очутился на свежем воздухе, он перевел дыхание и снял фуражку, чтобы остудить разгоряченную голову.
– Если это и вправду он, то дела мои плохи, – пробормотал Эшалот. – Однако не могу же я доверить Амедею воспитание Саладена.
Едва он вспомнил о ребенке, как его тут же охватила нежность к малышу. Эшалот хотел было даже вернуться в балаган, но не осмелился.
– Я могу подраться с кем угодно, – пытался он оправдаться перед самим собой. – Если надо будет, то за Саладена и хозяйку я пойду и в огонь, и в воду... и все-таки, что ни говори, а я боюсь таких людей. Я чувствую себя совершенно обессиленным. Ладно, пока хозяйка там, за ребенка можно не опасаться. Я пока покараулю здесь и дождусь его ухода...
Эшалот решил прогуляться к улице Сен-Дени. Ноги почти не слушались его, словно он был пьян...
Эшалот сделал всего лишь несколько шагов, когда справа от улицы Рамбюто он увидел двухместную карету, в которую был впряжен вороной конь. Казалось, неподвижный кучер, одетый в меховую безрукавку, уснул.
Однако это было не так: время от времени его голову окутывало облачко дыма.
Когда Эшалот продолжил свой путь, его ноги больше не дрожали. Стараясь не производить лишнего шума, он приблизился к повозке и принялся внимательно разглядывать лошадь.
Затем кормилец Саладена вернулся на дорогу и пошел, заложив руки за спину, будто обычный прохожий. Через несколько секунд он тихо позвал:
– Эй! Джован-Баттиста!
Кучер вздрогнул, обернулся и молча посмотрел, на Эшалота.
– Что, у Приятеля-Тулонца есть дамочка в этом квартале? – спросил молодой человек.
На этот раз кучер ответил. В его речи был заметен сильный неаполитанский акцент.
– Ты, видать, ошибся, дружок. Иди своей дорогой.
– Прошу прощения, извините, пожалуйста! – проговорил на ходу Эшалот. – Я обознался.
Но вместо того чтобы продолжать свой путь по улице Сен-Дени, он свернул куда-то за балаган.
Внутри же в это время происходило следующее. Констанс, сидевший напротив хозяйки, говорил:
– В таких делах, сударыня, я не доверился бы ни брату, ни отцу. Сейчас вы поймете, почему все может пойти прахом из-за малейшей неосторожности. Доктор Самюэль – это такой человек, которого не выведет из равновесия и сам папа римский, и это понятно: его лечебница пользуется большой популярностью, клиентура у него из высших слоев общества. Казалось бы, что для него очередная пациентка! Но когда у нас появилась мадемуазель Валентина, он предоставил в распоряжение ее родственников свою собственную квартиру, и они приходят туда, как к себе домой. Он влюбился в эту девочку, как, впрочем, и все остальные; это судьба!
Сегодня среда, а в воскресенье вся семья собралась в спальне у доктора, чтобы выслушать его мнение. Я тоже был там. Я хорошо знаю господина Самюэля и не стал бы утверждать, что у него очень нежная душа, однако в тот вечер его голос дрожал. Он сказал им вот что: «Это бедное сердце ранено так глубоко, что ни лекарствами, ни заботой его не исцелить. Она любит, вся жизнь для нее в любви. Если она потеряет своего любимого, она умрет».
– Ах! – воскликнула жадно слушавшая собеседника госпожа Самайу. – Вы так хорошо рассказываете, что я словно вижу этого доктора своими собственными глазами! Мне встречались такие люди. Они могут быть резкими, могут быть суровыми, но на самом деле они очень добры!..
– Вполне возможно, – со смехом согласился Констанс. – Я давно его знаю, но такое от него услышал впервые. Еще бы: при виде прекрасной девушки, лежащей в твоей кровати, смягчится даже булыжник. Разумеется, родственники мадемуазель были потрясены и горько расплакались. Маркиза уподобилась фонтану, а платок господина де Сен-Луи стал совершенно мокрым. Даже полковник – и тот расчувствовался. Скоро вы их всех увидите. Хоть они и важные люди, но не очень гордые.
Есть среди них и еще один доктор: доктор права. Он и адвокат, и юрисконсульт; короче говоря, это такой пройдоха, каких свет не видывал. Родня мадемуазель Валентины попросила его изучить это дело. Маркиза даже взяла его за руки и сказал: «Теперь мы надеемся только на вас».
Ответ юриста был таков: «Я никогда никого не обманывал и не собираюсь начинать с вас: мы с вами из одного круга и к тому же дружны. Помочь этому лейтенантику оправдаться перед судом – это все равно что пытаться оживить мертвеца. Убедить судей в его невиновности совершенно невозможно».
– Но ведь тогда Валентина умрет! – воскликнула маркиза.
– Тому, кто помог бы нам расхлебать эту кашу, я охотно дал бы две или даже три тысячи луидоров, – добавил полковник.
– Черт возьми! Деньги могут творить чудеса! – оживился юрисконсульт.
– Значит, судей или присяжных можно подкупить? – спросила маркиза. – Кончено, женщины в этом ничего не понимают, я согласна, но если хорошо заплатить...
– Я думаю не об этом. Мне больше нравится мысль о побеге, – ответил доктор права.
Если бы вы только видели, как они все обрадовались! Как только речь заходит о счастье этой девушки, они словно ума лишаются... впрочем, скоро вы убедитесь в этом лично.
– Значит, они могут согласиться на свадьбу? – спросила укротительница.
– Я думаю, они устроят настоящий крестный ход ради того, чтобы просить руки бывшего лейтенанта, – ответил Констанс.
– Ах, как я люблю этих людей! – воскликнула вдова.
– Постойте, я вам уже сказал, что все это происходило в комнате, которая находилась по соседству с комнатой мадемуазель Валентины? Ведь это самое главное.
– Нет. Она все слышала?
– Разумеется. Поэтому развязка, как вы можете догадаться, была весьма неожиданной.
До этого девушка три или четыре дня лежала в постели и ни с кем не разговаривала. Время от времени несчастная произносила ваше имя, сударыня, и имя Мориса – вот и все. Причем и эти слова она шептала чуть слышно, едва шевеля губами: точь-в-точь как во сне.
Даже если бы в окно той комнаты, в которой собрались родственники, внезапно влетела бомба, это не произвело бы на них большего впечатления, чем звук голоса Валентины де Вилланове.
– Я не хочу! – раздался ее крик.
– Она оставалась на кровати? – спросила госпожа Самайу дрожащим голосом.
– Нет! Она встала без посторонней помощи и совершенно самостоятельно пересекла свою комнату. Потом девушка открыла дверь, которая соединяла обе комнаты, и предстала перед глазами остолбеневших собравшихся: до прозрачности бледная, напоминавшая прекрасную мраморную статую.
Несмотря на то, что мадемуазель Валентина была больна, она держалась прямо и ни на что не опиралась. В эту секунду девушка казалась такой сильной, что никому и в голову не пришло подойти к ней и предложить свою помощь.
– Мне кажется, я вижу ее! – прошептала вдова. – О, бедный Морис!
– Вы правильно делаете, что жалеете его, так как жизнь и свобода этого человека находятся под угрозой, – согласился Констанс.
– Я не хочу! – повторила мадемуазель Валентина. – Он невиновен, я готова поклясться перед самим Господом Богом! Однажды ему уже пришлось бежать: ведь те, кто ни в чем не виноват, не умеют защищаться, если по какой-то нелепой случайности их в чем-то обвиняют. Я не хочу, чтобы он обесчестил свое имя вторым побегом. Это преступникам надо убегать!
– Все это очень хорошо... – начала было укротительница.
– Подождите, – прервал ее Констанс. – Вы человек опытный, здравомыслящий, вы знаете, что к чему. А она такая молоденькая... да еще с большими странностями.