– Потому что человека, который назвал себя Констансом, на самом деле зовут Приятель-Тулонец!
– Надо же! – произнесла Леокадия. – А я думала, что это барон де ля Перьер!
– Я никогда не слышал этого имени, – сообщил Эшалот.
– Почему же ты тогда сразу меня не предупредил? – спросила Леокадия.
– Потому что если бы он понял, что я узнал его и сообщил об этом вам, опасность стала бы еще больше, – резонно ответил Эшалот.
Укротительница дружески похлопала его по плечу.
– А ты умнее, чем я думала, – усмехнулась она. – Похоже, ты видишь дальше кончика своего носа...
– Хозяйка, когда речь идет о вас... – с чувством произнес Эшалот. – Понимаете, когда я увидел, что вы уходите с этим бандитом...
– Прослушай, дружище, в своей жизни я видела много бандитов! – перебила его мамаша Лео, которой завладело лихорадочное оживление. – Ах, гром и молния, как говорят в моем родном Сен-Бреке! Я видела мерзавцев всех мастей. А когда я состарюсь – если, конечно, доживу до старости, – я буду рассказывать, что однажды оказалась прямо в логове Черных Мантий, как Даниил в яме со львами!
От изумления Эшалот разинул рот.
– Принцы, полковники, бароны, – продолжала Леокадия, – короче, сливки общества! Адвокаты, врачи...
– И вы вырвались из их когтей, – пролепетал Эшалот. Подбоченившись, укротительница гордо заявила:
– Мы стали приятелями. Я их ловко обманула, хотя они хитры, как черти. Закрой дверь и иди спать. Завтра будет день, как говорится в их пароле!
XVII
ВЕЧЕР В КАБАЧКЕ «СРЕЗАННЫЙ КОЛОС»
Тем же вечером, часов в одиннадцать, по бульвару Тампль ехали две кареты. На бульваре было очень многолюдно. Особенно много народу было возле театров. Кареты остановились на углу Фоссе-дю-Тампль, у самого Галиота. В то время там жались друг к другу лачуги и жалкие трущобы, а теперь на этом месте возвышается «Цирк Наполеона».
Из каждой кареты вышло по два человека. Они пошли по улице Бас, а затем свернули в переулок От-Мулен, называемый местными жителями Дорогой Влюбленных. Дорога Влюбленных вела к кабачку «Срезанный колос».
Однако эти четверо, по всей видимости, не собирались туда заходить: они прошли мимо стеклянной двери кабачка и свернули в тупик, ведущий налево.
В конце этого тупика располагалась дверь. В нее-то и вошла таинственная четверка.
Тем временем в «Срезанном колосе» царило шумное веселье.
За стойкой дремала краснолицая королева Лампион. Рядом с ней стоял большой стакан с водкой, из которого она поминутно отхлебывала.
Бильярд окружала целая толпа игроков. Они явно пребывали в хорошем настроении.
Здесь был Кокотт, один из завсегдатаев этого кабачка, – вечно выигрывающий, вечно торжествующий. По своей популярности среди дам он мог сравниться с самым знаменитым тенором. Здесь был и Пиклюс, его лучший друг. Он был старше, решительнее, рассудительнее и серьезнее. Кроме этого, Пиклюс был образованнее Кокотта. Сейчас он играл в кости. Рядом с ним пили и курили несколько местных дам, прямо-таки – красавиц.
Эти женщины были похожи на своих кавалеров, одетых как в дорогое пальто, так и в рабочие блузы; дамы выглядели довольно экстравагантно. Шелковые платья соседствовали здесь с грязными чепчиками.
Некоторые из женщин были молоды и хороши собой, но их взгляды неприятно поражали своей наглостью. Очевидно, они еще не успели досыта нахлебаться «прелестей» жизни. Однако большинство из этих женщин выглядели преждевременно состарившимися. Переходя из рук в руки, они опускались все ниже и ниже, пока не очутились на дне, где господствует пьянство и разврат.
В группе, возглавляемой Пиклюсом, находился мужчина, который отличался редким безобразием. Из-под серой шляпы торчали соломенные волосы. Он напоминал случайного прохожего, непонятным образом очутившегося в роскошном салоне Сен-Жерменского предместья.
Одним словом, это был Амедей Симилор, променявший заботы отца семейства на нескромные удовольствия. Однако он вел себя все-таки довольно сдержанно. Прежде чем сказать что-либо, Амедей тщательно подбирал слова, чтобы получилось поизысканней.
Краснолицых девиц из балагана госпожи Саману нигде не было видно: либо они сами покинули злачное место, либо Симилор избавился от них. Наш ловелас затевал новую любовную интригу со здоровенной однорукой бабой, один глаз которой был к тому же заклеен пластырем.
– С самой ранней юности мне сопутствовал успех, – разглагольствовал Симилор. – Мой друг, господин Пиклюс, говорил мне, что такой талантливый человек, как я, не должен прозябать в безвестности. Я просто обязан стать великим артистом! Поэтому для того, чтобы составить счастье той, кто смогла привлечь мое внимание, я запросто могу сделаться звездой первой величины.
Все это произносилось с таким чувством, словно Симилор декламировал стихи.
– Не знаю, в чем тут дело, – послышался голос Пиклюса, которого спросили, почему он не надел под пальто рубашку. – Если день настанет сегодня ночью или завтра, вам об этом скажут. Ясно одно: на этот раз никого не зарежут, потому что Куатье отсутствует.
Все невольно посмотрели в тот угол, где обычно сидел в одиночестве хмурый Лейтенант. За его столиком места пустовали.
– Ставлю на этот удар четыре франка! – крикнул Кокотт. – Что, никто не желает поспорить? Напрасно!
Наклонившись над бильярдным столом, он изящно послал от борта шар в лузу.
Все, кто видел этот удар, зааплодировали. Кокотт принял позу рыцаря, который опирается на свой меч. Мечом ему служил, естественно, бильярдный кий.
– Неужели вы не знаете, что после той истории с бриллиантами в набалдашнике трости, Лейтенант сбежал? Он всегда знает, что делает. Тот дурак, который проживал по соседству, гниет в тюрьме, а Лейтенант сейчас греется на солнышке.
– Не все так просто, – возразил Пиклюс. – Эта история еще не закончена. Мне стало кое-что известно.
Показав пальцем на Симилора, он добавил:
– Я нанял его, чтобы получать информацию о том, что происходит в балагане вдовы Самайу. Так вот, он сказал мне, что она готова продать свой балаган и потратить все деньги, чтобы выручить этого несчастного лейтенанта Паже.
Симилор, заметив жест Пиклюса, поправил странный кусок ткани, служивший ему галстуком, и послюнявил палец, чтобы пригладить волосы.
– Я не привык вращаться в обществе людей вроде вдовы Самайу, – громко произнес он. – Однако обстоятельства вынудили меня к этому. Конечно, работать в балагане – ниже моего достоинства: ведь мои дипломы я получал в таких крупных театрах, как Порт-Сен-Мартен и Опера. Короче говоря, к этой Самайу я особых чувств не питаю и с удовольствием поведаю вам о ее тайнах.
Если бы Эшалот услышал эти слова, несмотря на то, что он был очень миролюбивым существом, бедняга Саладен тотчас же осиротел бы.
Однако Симилору никто не успел ответить, потому что внезапно прозвенел звонок. Проснувшись, королева Лампион часто заморгала своими красными осоловелыми глазками.
Игроки, столпившиеся вокруг бильярдного стола, замерли. В кабачке воцарилась тишина.
Один из официантов стал быстро подниматься на антресоль, в уединенную комнату, известную всем под названием «исповедальни». Его остановил Кокотт, который крикнул, обращаясь к тучной особе, сидевшей за стойкой:
– Сударыня, это касается вас! Живее, живее!
С трудом оторвавшись от сиденья, королева Лампион заковыляла к лестнице.
Надо сказать, что, покидая свое место за стойкой, эта женщина теряла все свое величие. В эти минуты ее трудно было назвать королевой. Дело в том, что госпожа Лампион напоминала большой безобразный мешок... Пожалуй, в паре со старым львом Леокадии Самайу она смотрелась бы неплохо.
Королева Лампион поднялась по лестнице, открыла дверь и вошла внутрь «исповедальни».
– Странно, что Приятель-Тулонец сразу поднялся наверх, а не зашел сюда, как обычно, – сказал Кокотт.
– Это означает, что вместе с ним пришли люди, которые не хотят, чтобы на них глазели, – ответил Пиклюс, понизив голос. – Ладно, подождем. Думаю, что скоро мы что-нибудь узнаем.