– Трудно поверить, что я только что занималась любовью с Адамом Дайзартом. – Гэбриэл вздохнула и поерзала, чтобы прижаться к нему еще теснее. – Я знаю, что нехорошо об этом спрашивать, но ты говорил то же самое Делле и другим, которые были до нее? Я имею в виду, в такой же ситуации?
– Никогда, – прорычал Адам. – А ты говорила своему маклеру?
– Я никогда не говорила ничего подобного никому на свете.
– Почему?
– Потому что никогда ничего подобного не чувствовала ни к кому.
– Я тоже. Поскольку этот вопрос решен, давай поговорим о том, что будет дальше.
Гэбриэл насторожилась: ей не очень понравилось, как это прозвучало.
– Что конкретно ты имеешь в виду? – осторожно спросила она.
– Слушай.
Она повиновалась, но единственным звуком был доносившийся снаружи шум дождя.
– Я ничего не слышу, только дождь.
– Правильно. Неужели ты думаешь, что я повезу тебя обратно под таким ливнем? Оставайся здесь со мной, – сказал Адам таким голосом, от которого у нее внутри все задрожало.
– Но я не должна оставлять дом на ночь пустым…
– А что такого? Сигнализация включена и работает, дом освещен, словно рождественская елка, а твоя машина стоит снаружи. Любому дом покажется таким же, каким казался в любую другую ночь с тех пор, как ты там живешь. – Губы Адама блуждали по ее лицу. – Оставайся, дорогая. Я отвезу тебя домой завтра.
– Ты готов оставить Генриетту в полном одиночестве? – поддразнила его она.
– Ради этого и вот этого, – прошептал он, скользя губами по ее шее, – определенно готов. Бедняжка Генриетта давным-давно мертва. Зато мы с тобой, дорогая моя, очень даже живы.
Когда Гэбриэл проснулась несколько часов спустя, она была одна и не сразу сообразила, что это за широкая, удобная кровать, которая так отличается от ее кровати в «Хэйуордзе». Она резко села в постели, ее лицо запылало, когда события этой ночи нахлынули на нее. Гэбриэл выбралась из постели. Натянув вместо халата свою помятую блузку, Гэбриэл торопливо пересекла небольшую лестничную площадку, радуясь тому, что Адам был не в ванной комнате, и, приведя себя в порядок, вернулась обратно в спальню. Адам в коротком махровом халате сидел на краю кровати и пил шампанское.
– Вот это, – заявил он, окидывая ее взглядом с головы до ног, – невероятно вызывающий и соблазнительный наряд, ангел мой. – Он вручил ей бокал шампанского. – Я подумал, что случай заслуживает того, чтобы его отметить.
Гэбриэл чокнулась с ним.
– За что будем пить?
– За нас.
– За нас, – повторила она и улыбнулась озорной улыбкой. – Это немножко по-декадентски в три часа утра, мистер Дайзарт.
Ответная ухмылка Адама была намеренно сладострастной.
– Зато как приятно! – Он сграбастал ее за талию и притянул к себе. – Только не говори, что хочешь есть!
– Да вроде бы не должна, – сокрушенно сказала она и потерлась щекой о его плечо. – Почему каждый раз, когда я с тобой, мне нужно столько есть?
– То, чем мы с тобой недавно занимались, обычно стимулирует аппетит. Так чего бы ты хотела, Гэбриэл?
– Того, что идет с шампанским.
– Принято. Забирайся обратно в постель, а я посмотрю, что можно сделать. – Он поставил свой бокал на маленький столик и, насвистывая, вышел из комнаты.
Гэбриэл бросила еще один взгляд в зеркало и увидела в нем несколько другое лицо, чем то, которое она еще недавно видела в собственном зеркале. Из ее глаз ушла тревога, и вместо нее в них сияло нечто новое. Значит, вот как любовь меняет облик человека? Ибо теперь она не сомневалась в том, что у них с Адамом была та самая, непреходящая любовь. Гэбриэл повернулась, чтобы прибрать смятую постель, и к моменту возвращения Адама с тарелкой бутербродов она сидела, откинувшись на взбитые подушки.
– Надеюсь, ты любишь копченого лосося. – Он передал ей тарелку, вынул из кармана несколько бумажных салфеток, бросил халат на стул и забрался в постель с таким видом, будто они уже сто раз проделывали это. – С шампанским он идет лучше всего.
– Как я уже говорила, это декадентство, – сказала Гэбриэл, счастливо улыбаясь ему. – И я люблю копченого лосося. – И все остальное. Дом, спальню, вечер, который они провели вместе, блаженство от того, как Адам занимался с ней любовью. И, что самое важное, она любит Адама Дайзарта. – Это был самый счастливый день – и ночь – в моей жизни.
Адам повернул ее лицо к себе и очень серьезно спросил:
– Ты так действительно думаешь?
– Цитирую одного очень близкого и дорогого мне человека: я всегда говорю то, что думаю, – ответила Гэбриэл и получила в награду поцелуй.
Вдвоем они покончили с бутербродами, выпили еще немного шампанского, и Адам вылез из постели собрать на поднос тарелки и бокалы, совсем не смущаясь своей наготы, потом вернулся в постель и обнял Гэбриэл.
– Тебе пора спать, мой ангел, – ласково сказал он, и она улыбнулась ему.
– Ты устал?
– Должен был бы устать, – согласился он, – но не устал.
– И я не устала.
– Как же тогда мне тебя убаюкать? Петь я не умею.
– А я уже давно не в том возрасте, когда слушают на ночь колыбельную.
– Тогда остается только одно, – прошептал он.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующий день Адам отвез Гэбриэл домой только в полдень. Как он и предсказывал, там все было нормально в ярком свете солнца и ничто не напоминало о вчерашнем проливном дожде. На быстро подсыхающей земле не было никаких следов ни от шин, ни от ног, которые выдавали бы чужое присутствие, и Гэбриэл сказала Адаму, чтобы он почитал купленные по пути воскресные газеты, а сама побежала наверх выключить везде свет и переодеться. Потом, пока Адам чистил картошку, Гэбриэл растолкла чеснок и розмарин, смешала все с оливковым маслом и лимонным соком, чтобы получилась приправа к купленным накануне куриным грудкам, вылущила горох из стручков.
За едой они рассказывали друг другу о событиях последних лет, проведенных ими врозь. Потом отправились на прогулку по дорожкам между полями, когда-то составлявшими земли «Хэйуордза», а позже провели вечер, сидя обнявшись перед телевизором в одном из кресел, пока Гэбриэл не заснула на плече у Адама, и тому пришлось будить ее, чтобы отправить спать.
– Прости меня, пожалуйста, – сказала она виновато и так широко зевнула, что Адам засмеялся.
– Иди готовься ко сну. Я приду поцеловать тебя на ночь, и раз уж ты хочешь спать сегодня одна, то можешь запереть дверь спальни, а я поеду домой.
Следующая неделя пролетела незаметно, потому что днем Гэбриэл последовательно наносила на портрет несколько тонких слоев лака, а вечера и ночи проводила в Стейблз с Адамом, который больше не позволял ей ночевать одной в «Хэйуордзе».
– Но там же портрет… – возражала она.
– Если ты так беспокоишься о нем, то мы возьмем его с собой, – решительно заявил он. – Но я прошлой ночью не мог уснуть из-за беспокойства о тебе, так что отныне ты будешь ночевать в Стейблз.
– Хорошо, пока не вернутся твои родители.
– А потом?
– Ну, мне хотелось бы, чтобы они побыли со мной перед тем, как я…
– Перед тем, как ты переедешь ко мне? – быстро спросил он.
– А ты этого хочешь?
– Разумеется, хочу.
– А как на это посмотрит твоя семья?
– Я хорошо знаю своих и уверен, что они обрадуются, когда узнают, что я нашел себе спутницу жизни. И особенно когда узнают, что эта спутница – ты, Гэбриэл.
Утром в тот понедельник Уэйн приехал раньше обычного.
– Я решил начать пораньше, Гэбриэл, – сказал он в ответ на ее удивленное приветствие.
Гэбриэл, которая предвкушала полчаса спокойного времени в одиночестве до начала работы, отдала ему ключи, потом решила насладиться чашкой кофе. Она едва успела сделать глоток, когда на кухню ворвался Уэйн с дико горящими глазами.
– Портрет, – выдохнул он. – Его нет!