– Что с ним случилось? – тихо спросила Гэбриэл.
– Он не вернулся из-под Дюнкерка.
– И вы больше никого не встретили?
– Я встречала бесчисленное множество других мужчин, моя дорогая. Но после Мэтта никто другой не был мне нужен. – Мисс Скудамор вздохнула. – Ваш Адам очень сильно напоминает мне Мэтта. Это телосложение, эти черные вьющиеся волосы… – Мисс Скудамор прерывисто вздохнула, высморкалась, потом решительно повернулась к Гэбриэл. – Итак, моя дорогая, делайте что-нибудь. Не упустите Адама только потому, что он неистово ревнует и не слушает ваших объяснений.
– Ревнует?
– Конечно, дитя мое. Он застал вас в объятиях другого мужчины. Какой реакции вы от него ожидаете?
– Ожидаю, что он меня выслушает.
– Так заставьте его. Вы же можете подстроить так, чтобы случайно встретиться с ним? Хотя бы обещайте мне, что попробуете, моя дорогая.
Уступив уговорам остаться на чай, Гэбриэл довольно поздно выехала из «Пембридж-мэнор». Разговор с Генриеттой Скудамор произвел на нее странно облегчающее действие, хотя вопрос о том, как она будет выполнять свое обещание поговорить с Адамом, занимал ее мысли почти на всем пути домой.
Когда Гэбриэл вошла в дом, на телефоне светился огонек, но это опять был Джереми, восхищавшийся ценой, которую заплатил кто-то другой за портрет Синглтона.
Потом Гэбриэл долго смотрела на телефон, но решила повременить с выполнением данного Генриетте обещания. Она подождет до завтра. Конечно, если даже она и поговорит с Адамом, то нет никакой гарантии, что это смягчит его сердце. И если Адам останется настроенным враждебно, то, когда приедет отец, Гэбриэл будет настаивать, чтобы он нашел себе другого помощника, а сама она вернется в Лондон, в свою квартиру.
Гэбриэл провела спокойный вечер, поговорила, как обычно, по телефону с матерью и пошла спать, решив наверстать все то, что недоспала прошлой ночью. И сегодня, сказала она себе, она выключит свет и будет спать в темноте, как положено взрослому человеку. Но это оказалось ошибкой. Она проснулась через какое-то время с дико бьющимся сердцем.
Гэбриэл встала с кровати и выглянула в окно, однако ничего не увидела. Но что-то ведь разбудило ее. Она постояла тихо, прислушиваясь к обычным скрипам и стонам старого дома, потом зажгла свет, надела халат и отперла дверь. Сжав в руке старую хоккейную клюшку, Гэбриэл заставила себя обойти весь дом. Убедившись, что никого нет, она вернулась в свою комнату с чувством гордости за себя, улеглась в постель и протянула руку, чтобы включить радио. Потом снова опустила ее, потому что ей в голову пришла гениальная мысль. Не давая себе времени передумать, Гэбриэл набрала номер Адама, и на этот раз он ответил после второго звонка.
– Адам, – сказала она настолько не своим голосом, что Адам на секунду заколебался.
– Гэбриэл? Что случилось?
– Я боюсь, – выдохнула она, и не покривила душой. То, что она делала, было ужасающе само по себе. – Мне кажется, кто-то пытается проникнуть в дом.
– Ты заперлась у себя в комнате?
– Да.
– Оставайся на месте, – приказал он. – Я еду.
Гэбриэл села на край кровати, сжав голову руками, потрясенная тем, что у нее хватило смелости позвонить Адаму. Она посмотрела на себя в зеркало. Волосы были жутко взлохмачены, глаза все еще оставались припухшими от недосыпания и последствий головной боли. Короткая голубая рубашка измялась, и Гэбриэл вряд ли бы выбрала ее на случай встречи с Адамом. Но ведь предполагается, что она напугана до полусмерти.
Когда его машина подлетела по подъездной дорожке на бешеной скорости всего пятнадцать минут спустя, Гэбриэл подбежала к окну.
Она увидела, как он выпрыгнул из машины и побежал к двери, отпер ее, потом услышала его шаги на лестнице и стук в дверь ее спальни.
– Гэбриэл, – крикнул он, – открой.
Непослушными руками она отперла дверь, распахнула ее, и Адам, такой же встрепанный, как и она, втолкнул ее внутрь и закрыл дверь.
– С тобой все в порядке? – спросил он, и Гэбриэл кивнула.
– Что-то меня разбудило, и я обыскала дом. – Она глубоко, прерывисто вздохнула. – Извини, что зря тебя побеспокоила.
– Оставайся здесь, – скомандовал он. – Я выйду наружу и осмотрюсь.
– Нет! – взмолилась она. – Если там кто-то есть, то тебя могут ранить.
Его руки непроизвольно обняли ее, и странная полуулыбка тронула уголки его губ.
– Я возьму твою хоккейную клюшку для защиты.
– Я пойду с тобой…
– Нет, не пойдешь. Я скоро вернусь. Так что сиди спокойно! – Он бегом спустился по лестнице, вышел и запер за собой дверь.
Гэбриэл натянула халат, сошла вниз и стояла у окна на крыльце, пока не увидела, что Адам возвращается.
– Я ничего не заметил, – сказал он и укоризненно посмотрел на нее. – Ты не должна была выходить из комнаты.
– Тебе могла потребоваться помощь. – Она собралась с духом. – Честно говоря, Адам, я не знаю, был там кто-то или нет. Я заставила себя обыскать дом…
– Я же просил тебя не делать этого, – резко сказал он, но его взгляд настолько противоречил тону, каким это было сказано, что у Гэбриэл перехватило горло.
– Я подумала, мне пора вести себя по-взрослому, – призналась она. – Но вспомнила, что ты обещал прийти на помощь, если я попрошу. Мне показалось, что это неплохой способ добиться, чтобы ты меня выслушал, – без обиняков сказала она. – Поговорить по телефону ты отказался.
– Я слушаю тебя сейчас. Итак, если это был не Джереми, то кто же, черт побери, это был? – жестко спросил Адам.
– Это Джейк Трент, я раньше у него работала, – ответила Гэбриэл и рассказала ему все, что произошло.
– Ты стукнула его вот этим? – спросил пораженный Адам, рассматривая пепельницу.
– Точно между глаз. Хотя думаю, что ему было больнее получить коленом в пах.
Он поежился.
– Поделом ему! Он раньше делал такие попытки?
– Нет, как пещерный человек он себя не вел, но уже давно осложнял мне жизнь. – Глаза Гэбриэл вспыхнули. – Джейк Трент считает себя божьим даром для женщин, и то, что я так не думаю, доводит его до бешенства.
– И это, видимо, в буквальном смысле слова. Но разве он не знал, что существует Джереми Блит?
– Знал, конечно. – Гэбриэл усмехнулась. – Но Джереми – гей, Адам. Мы просто хорошие друзья. Я о нем очень высокого мнения, но Джейк не рассматривает его как возможного защитника для меня.
– Если он еще когда-нибудь посмеет к тебе приблизиться… – с угрозой в голосе сказал Адам и скривил губы. – Я был в аду с того момента, как увидел вас вместе.
– Я тоже, – печально сказала она. – Но мне надоело умолять тебя поговорить со мной. У меня есть собственная гордость, Адам.
Он помолчал, глядя на нее.
– Гэбриэл, ты действительно думаешь о ссуде так, как сказала? – спросил он наконец. Ему словно приходилось выдавливать из себя слова.
– Разумеется, нет. Но ты никак не хотел меня выслушать, и мне было так мерзко, что я сказала самое плохое, что только могла придумать, чтобы больнее тебя задеть.
– Тебе это удалось, – мрачно заверил ее он.
Гэбриэл усмехнулась.
– Но именно эта знаменитая ссуда и вынудила меня реставрировать твою картину.
Адам улыбнулся во весь рот, и его взгляд перестал быть напряженным. Он взял ее руки в свои.
– Если ты сядешь ко мне на колени, то у меня самого найдется, о чем поумолять тебя.
– О чем, например?
– О прощении, для начала.
Когда Гэбриэл удобно устроилась у него на коленях, он приподнял ее голову за подбородок и заглянул ей в лицо.
– Но если эта твоя гордость все еще функционировала, то почему ты мне позвонила сегодня?
Гэбриэл поведала ему о поездке к Генриетте Скудамор.
– Когда она рассказала мне о своем любимом, который так и не вернулся из-под Дюнкерка, то взяла с меня обещание добиться, чтобы ты меня выслушал. Пока не заснула, я все время думала, как это сделать. Потом меня что-то разбудило, и я сразу поняла, что надо тебе позвонить.
– Ты испугала меня до смерти, – с чувством сказал он. – Дорогая, жаль, что твой отец, когда продавал теткину мебель, не оставил ничего, на чем было бы удобно сидеть.