— Да, да, эта вещь там была. Мы видели и подобрали ее.
— Так где же она?! — во все горло крикнул Вася.
— Там, — показал на восток старик-тибетец, — мы оставили ее на «обо», у перевала…
Невозможно передать никакими словами ту радость, а с ней и тревогу, которые охватили меня и Васю. Снаряд найден, но он брошен на священном алтаре — «обо», среди пустыни, опять валяется под открытым небом где-то в трущобах нагорья. Но счастье, если это так. А может быть, его уже нет там и в помине?
Через полчаса мы мчались на восток к затерявшемуся среди равнин и гор «обо». Согласившийся сопровождать нас старый тибетец, наверно, смотрел на меня и Васю, как на сумасшедших. Почти не разбирая дорог, увязнув один раз в трясине и едва не свалившись вместе с вездеходом в бушующий по дну ущелья поток, к исходу третьего дня мы добрались до «обо». И там, среди камней со священными надписями, среди палок и тряпок мы наконец-то нашли цилиндр.
И вот он в моих руках!
Отшлифованный до гладкости стекла, синевато-черный, как вороненая сталь, заостренный, точно артиллерийский снаряд, к одному концу. Тыльная сторона наглухо закрыта. Несмотря на размеры с четвертную бутыль, он сравнительно легок, весит не свыше трех-четырех килограммов. При ударе исходит от него глуховатый металлический звон. Полый ли он? Что там, внутри? Лезвием стального ножа я пробую его твердость. Беру у водителя вездехода напильник, пытаюсь сделать хотя бы ничтожную царапину. Напрасно: ни острие ножа, ни напильник не оставляют на странном металле ни малейшего намека на какой-то след, точно не лучшей сталью, а щепкой пробую я поцарапать стекло.
Астрономы, я, Вася, вся моя партия сидим вокруг снаряда. Он лежит на земле, отливая при свете костра глубокой загадочной синевой. Выступы и ложбинки на его широком конце наводят астронома Тин Ли на мысль — не следы ли это крепления тыльной части снаряда с каким-то движущим аппаратом. Мы думаем об одном: «Откуда ты прилетел? Какую тайну скрываешь в себе?»
— Если мы не стали жертвой мистификации, — медленно говорят Чжэн Фу, — то неземное происхождение этой вещи не подлежит сомнению.
Он вновь (уже в который раз!) вынимает из кармана теплой шерстной куртки вделанный в ручку алмаз и, заметно волнуясь, чиркает им по корпусу раз, другой, третий. Нет, удивительный металл несокрушим!..
Мелкие углубления на периферии круглого дна снаряда говорили о возможности вывинтить или выбить его из корпуса и, таким образом, заглянуть внутрь. Но мы не решились сами браться за это дело (а вдруг снаряд взорвется?), да едва ли сумели бы отделить наглухо заделанное донце.
По предложению астрономов, связавшихся через Кай Фыня с Китайской академией наук, было решено отвезти нашу находку в Москву и там, вместе с представителями китайских ученых, приступить к ее подробному исследованию.
Окончив осенью нашу работу на Тибетском нагорье, мы с Васей, тепло распрощались с Кай Фыном, Ван Сином, со всеми нашими друзьями по экспедиций и уехали по новой шоссейной дороге из Лхасы в Пекин. Всюду мы видели, как эта обширная и своеобразная страна, веками стоявшая в стороне от развития всемирной истории, выходит на верный путь своего прогресса.
В ноябре мы были уже в Москве. Долго еще Васе все мерещились на московских улицах и площадях город Лхаса и храм Потала, а каждый порыв осеннего ветра отзывался в моих ушах воем бурь тибетских нагорий. Долго еще мы «привыкали» к Москве. В конце ноября специальная комиссия из представителей Метеорологического комитета Академии наук, советских и китайских астрономов, среди которых были наши старые знакомые Чжэн Фу и Тин Ли, а также специалисты Артиллерийской академии, приступила к вскрытию цилиндра. Приглашены были и я с Васей.
«Космит» — так был назван сверхпрочный металл посланца из космоса. Не стану останавливаться на мерах предосторожности, которые были приняты во время его вскрытия. Невозможно передать жгучее любопытство, охватившее всех, кто присутствовал на артиллерийском полигоне в этот пасмурный ноябрьский день. Было любопытно и, скажу откровенно, — жутковато. Нескончаемо тянулись минуты, пока смельчак-капитан из Артиллерийской академии возился вдали от нас с молотком и зубилом над цилиндром, стараясь выбить донце. Двадцать, примерно, человек, опасливо спрятавшихся в укрытии, стояли в безмолвном оцепенении…
— И вдруг сейчас взрыв и нас разнесет на куски! А ведь нам с тобой весной ехать в Саяны, — слышу я около уха шутливый вздох и шепот Васи.
Но все обошлось благополучно… И вот мы уже бежим по подмерзшей земле к капитану. Вырвавшийся вперед Тин Ли подбегает первым и с помощью капитана извлекает из полости цилиндра продолговатый сверток буро-коричневого цвета. Проворные пальцы Тин Ли осторожно срывают мягкую, похожую на фольгу, обертку. Под ней — катушка. На металлическом серебристого цвета стержне идеально-ровными витками намотана узкая, меньше толщины спички, лента, отливающая всеми цветами радуги. Мы сбиваемся в кучу вокруг капитана и Тин Ли, кто-то отделяет конец витка, развертывает его, все мы смотрим… Видны разноцветные пятнышки, едва различимые простым глазом черточки, штришки… Это не что иное, как гибкая, наподобие шелковой ленты, цветная кинопленка.
Возгласы нашего удивления покрывает срывающийся от волнения голос академика Косарева, астронома Пулковской обсерватории:
— Товарищи! Если верить моим старым глазам, служившим мне верой и правдой шестьдесят пять лет, сейчас перед нами прямое доказательство обитаемости какого-то из миров — Марса, Венеры или другого. Это мы узнаем только тогда, когда просмотрим ленту.
…Сконструировать специальный аппарат для необычной кинопленки оказалось делом несложным. Пусть изображение на экране было меньшим, чем на экране узкопленочного аппарата. Пусть на ленте из космоса не было отдельных кадров, а изображение давалось сплошным, незаметно переходящим одно в другое. Не важно, что эту ленту, лишенную перфорационных отверстий, приходилось просто протягивать, перематывая с одной катушки на другую, перед линзами объектива. Судя по расплывчатым краям изображения на экране и некоторым особенностям пленки, специалисты кино утверждали, что для ее демонстрации должны применяться там какие-то особенные, неизвестные здесь, на Земле, киноаппараты и экраны и что, вероятно, изображение должно получаться стереоскопическим. Пусть все это так. Но то, что видели мы, советские и китайские астрономы, инженеры, ученые, корреспонденты, собравшиеся в начале января в Астрономическом институте Академии наук, превосходило всякую фантазию. Необычайная четкость изображения на срединных участках экрана, не поддающаяся никакому описанию, тонкость цветовых нюансов, потрясающее содержание кинодокумента из Вселенной, — нет, не шесть часов длилось оцепенение сотни людей, шесть мгновений смотрели мы на несколько тысяч метров фантастического кинофильма.
…Бесконечно далекий, неведомый мир раскрылся перед нами. Я не могу передать, как менялись цвета и оттенки неба, суши, моря, гор, предметов. Какая-то волшебная феерия красок — розовых, пурпуровых, нежно-голубых, аквамариновых, оранжевых, — сменяясь и наплывая одна на другую, создавала недоступную никакому художнику гамму. Небо было то васильковое, то золотисто-огненное, то багровое, то сине-зеленое. Сказочный, неземной пейзаж — уступы гор и обрывистые скалы в голубом озарении — сменялся равнинами, залитыми то малиновым, то лиловым светом. Мы видели деревья с красными, похожими на страусовые перья, густыми кронами, видели колышущуюся, вероятно от ветра, траву странного фиалкового цвета. Потом увидели небо, на котором сияло… четыре солнца: одно — апельсиново-желтое, огромное, пылающее, как раскаленный уголь, другое — красное, третье — горящее, точно лучистый бриллиант, голубое, и, наконец, четвертое — белое. А на следующих «кадрах» уже развертывалась водная гладь. Фиолетовые волны накатывались на берег, покрытый, вперемежку с камнями, зонтикообразными цветами пестрых раскрасок.
Но самым изумительным был закат: кроваво-красное и желтое солнца почти касались воды. Выше их, над горизонтом, голубым огнем пылало третье. А рядом с ним, почти наползая на голубой лучистый диск, висело горящее, как магний, белым светом четвертое. Никакому описанию не поддаются ни расцветка неба, ни пылающие радужными огнями волны.